Я полюбила другого, но у меня есть ребёнок и страшная тайна, которую страшно выговорить…
В двадцать шесть лет мне казалось, будто жизнь обрела стабильность. Рядом был мужчина — мы жили вместе три года, растили сынишку Степана, непоседливого карапуза, едва отметившего два именинных пирога. Брак не оформили, но делили крышу над головой, общий быт и планы. Мечтала о втором малыше, о доме, наполненном смехом, где по субботам пекут сырники с вишнёвым вареньем. Но судьба пишет свои сюжеты поверх наших черновиков…
Спустя полгода после рождения Стёпы я снова увидела две полоски. Узнала случайно, испугалась, но обрадовалась — наверное, так угодно судьбе. Радость оказалась короткой. После первых родов путём кесарева новая беременность грозила стать роковой. Врачи в поликлинике Нижнего Новгорода предупредили жёстко: «Шансы выжить — как в дыму пожара». Одна врач, седая, с морщинами усталости у глаз, сказала: «Ребёнка оставите — сами можете остаться на больничной койке. Навсегда». Пришлось согласиться на операцию.
После этого будто вырубило душу. Не столько тело болело, сколько пустота за стеной рёбер. Отец Степана даже не спросил, как я. Буркнул: «Раз врачи сказали — значит, правильно». Будто обсуждали не жизнь, а поломку стиральной машины. В тот вечер я поняла: моё горе — только моё.
Стала заходить по ночам в чаты. Не для романов — хотелось услышать человеческий голос, убедиться, что ещё дышу. Сначала попадались пошляки, сыпавшие тупыми шутками. Но однажды, под утро, написал *он*. Незнакомец. Фразы — простые, без похабщины, словно разговор с давним другом. Спросил про «ВКонтакте». Я отказалась — не доверяла. Он не настаивал, лишь сказал: «Хочу понять, как вы мыслите, а не как выглядите».
Утром сообщила, что еду в Сергиев Посад и проеду мимо его района. Он в обеденный перерыв вырвался с работы. Подъехал на старенькой «Ладе», вышел, улыбнулся смущённо, обнял легко — будто мы одноклассники, не видевшиеся с выпускного. Уехал через пять минут. Ни намёков, ни вопросов. Только взгляд тёплый, как июльское солнце, который потом снился неделю.
Вечером он снова написал. Завязались беседы — будто знали друг друга с песочницы. Через неделю встретились снова. На этот раз — на целый день. Всё случилось. Ждала, что исчезнет, как другие. Но утром пришло сообщение: «Когда увидимся снова?». Сняли номер в гостинице у вокзала — не хотела вести его в квартиру, где до сих пор хранились игрушки Степы и следы прошлой жизни.
Прошло две недели. Чувствую — влюбляюсь. По-настоящему. Сердце прыгает в груди, когда звонит телефон. Щеки горят, как в шестнадцать, когда он шутит. Хочу вместе завтракать овсянкой, гулять в парке Победы, спорить о книгах. Захотелось жить — впервые за долгие месяцы.
Но теперь дрожу от страха. А если он захочет семью? Детей? Как сказать, что после осложнений врачи запретили рожать? Что вторые роды могут стать последними в моей жизни?
Боюсь, что отвернётся. Мужчины ведь мечтают о наследниках — сыне с папиными глазами, дочке в бантах. А я не смогу…
Иногда решаю: порвать сейчас, пока не поздно. Но он присылает голосовое: «Привет, солнышко», — и все планы тают, как апрельский снег.
Что делать? Признаться сейчас — или молчать, пока не стало невыносимо? Стоит ли хоронить любовь из-за страха, если душа уже выбрала его?..
