«Моя взрослая дочь не принимает моего мужчину. Ставит ультиматум»: а разве мне нельзя быть счастливой?
Быть вдовой в тридцать два — это не просто горе. Это как нести тяжёлый рюкзак по жизни, зная, что сбросить его нельзя. Особенно когда на руках малышка, а впереди — бесконечное чувство вины перед ней, перед собой, перед всем миром. Муж погиб внезапно — ДТП, обычное утро, и… прощай. Осталась я одна с крошечной Дашей и ощущением, что солнце теперь светит для кого-то другого. Но судьба, видимо, решила: «Ну нет, милая, отдыхать рано».
К счастью, после института меня сразу взяли на работу — не топовую, но надёжную. Материнство карьеру не убило, но каждую ступеньку приходилось брать с боем. Я экономила на всём, вставала затемно, возвращалась затемно, выжатая как лимон. Спасла только мама — кормила, сидела с Дашей, уроки проверяла. Без неё я бы слетела с катушек.
Первые годы прошли в тумане. Мысль о новом мужчине казалась кощунством. Да и как? Ребёнку нужен отец, а я даже слова «любовь» боялась — сразу ком в горле. Даша росла, потом школа, бунт подростковый. Ругались, мирились, опять ругались, но я всегда была рядом. Хотелось, чтобы выросла сильной, но не колючей. Старалась, как могла.
Когда она поступила в МГУ, я взяла курс на невмешательство. Не лезть, не контролировать. Спрашивала иногда про её кавалера, но в ответ — кивок и тема закрыта. Ну и ладно, её жизнь. Думала, что моя-то закончилась… Пока коллега, Сергей, не позвал в театр. Сходили пару раз. Ничего не вышло — я ещё жила прошлым, он — вспоминал бывшую жену. Разошлись тихо. Но я вдруг вспомнила, что могу улыбаться, краснеть от комплиментов, нюхать цветы. А это, оказывается, приятно.
Прошли годы. Даша вышла замуж, родила Степана — я стала бабушкой. Зять у неё золотой — спокойный, как удав, даже её характер терпит. Значит, любит. Я радовалась за них. Думала — вот и финал. А оказалось — антракт.
Анатолий появился неожиданно. Столкнулись на книжной выставке. Он — вдовец, я — вдова. Сначала болтали о пустяках. Потом — прогулки, звонки, смешные истории. Он работал в международной фирме, полжизни провёл в разъездах. Умный, с юмором, взгляд тёплый. Мне с ним было легко. Как в старые добрые времена, только без драм.
Но стоило мне заикнуться о нём, как дочь стала холоднее льда. Даша взорвалась. Её всё бесило: его бородка, его смех, его возраст (младше меня на два года). Даже то, что он оформил дарственную на детей — для неё это был «жуткий подозрительный поступок». Кричала, что я наивная дура, что мной манипулируют. Не слушала, хлопала дверью. А я ведь не спрашивала у неё благословения!
Она стала приходить реже. Раз в месяц, иногда с внуком, иногда одна. Смотрела, словно я предатель. А я-то всю жизнь положила на неё. Всё отдала. Даже право на личное счастье — в жертву материнству.
Пару раз я соврала — сказала, что мы с Анатолием порвали. Лишь бы не видеть её обиженных глаз. Но я устала. Устала прятаться, словно вор. Больно, что дочь ставит ультиматум: или он, или она. Разве дети имеют право решать, кому греть нам старость?
Может, собрать всех за одним столом? Поговорить. Но страшно — вдруг последняя ниточка порвётся. Стоит ли бороться за своё право на радость — или сдаться ради мира в семье?
Пока молчу. Но внутри бунт: мне же тоже можно быть счастливой — даже в пятьдесят пять!
