«Кошки скребут на душе» — моё решение о дедушке разрывает сердце в клочья.
В тихом городке под Рязанью, где вековые берёзы шепчутся на ветру, моя жизнь в 38 лет пошатнулась, будто подкошенная бурей. Меня зовут Алевтина, и я приняла решение, которое спасает родных, но терзает душу. Мама рыдает, а я, стиснув зубы, знаю — отступать нельзя. Отправить деда в дом престарелых — не предательство, а необходимость. Но почему же так больно?
**Семья на грани**
Мой дед, Геннадий Степанович, — человек, чьи сказки о войне согревали мое детство. Его тёплые ладони, умные глаза, смех — всё это было моим миром. Ему 89, и болезнь Альцгеймера украла его воспоминания, ясность, независимость. Он путает имена, бродит ночами, иногда уходит и не может найти дорогу домой. Мама, Варвара Николаевна, в 65 лет пытается ухаживать за ним, но это её губит.
Мы живём втроём в старой хрущёвке: я, мама и дед. Мой муж, Игорь, с детьми — Дашей и Мишей — переехали на съёмную квартиру, потому что в доме стало невыносимо. Дед требует внимания: забывает выключить воду, роняет посуду, кричит во сне. Мама не спит, её здоровье рушится, а я разрываюсь между работой, детьми и дедом. Мы на пределе.
**Тяжёлый выбор**
Я долго отгоняла эту мысль, но месяц назад поняла: деду нужны врачи. Нашла хороший пансионат под Рязанью — уютный, с заботливыми сиделками. Решила платить за него сама, чтобы не обременять маму. Это стоит 50 тысяч рублей в месяц, но я готова пахать ночами, лишь бы дед был в безопасности, а мама — в покое.
Когда сказала маме, она закричала: «Алька, как ты можешь?! Он же всю жизнь для нас жил, а ты его — в чужие руки?!» Её слова жгли, как крапива. Она смотрит на меня с упрёком, слёзы не высыхают. Я пыталась объяснить: это не отказ, а спасение — для него, для неё, для нас. Но мама не слушает. Для неё пансионат — как ссылка, позор. Она думает, я ищу лёгкий путь, хотя он рвёт мне душу.
**Вина, что душит**
По ночам я не сплю, сердце ноет. Вспоминаю, как дед катал меня на санках, читал сказки. А теперь он глядит пустым взглядом и спрашивает: «Ты чья будешь?» Виню себя — не могу дать ему дом, как он дал мне. Но дома он в опасности. На днях чуть не устроил потоп, забыв про кран. Мы живём, как на фугасе.
Игорь поддерживает, но и он шепчет: «Лёля, ты уверена? Всё-таки родная кровь». Его сомнения — как соль на рану. Даша с Мишей чувствуют напряжение. Даша спросила: «Мам, дедуля останется с нами?» Я прижала её к груди, но не знала, что ответить. Как объяснить, что это — не предательство, а любовь?
**Горькая правда**
Мама молчит, ухаживает за дедом с фанатизмом, будто бросает мне вызов. Но я вижу: она сгорает — спина сгорблена, руки дрожат, плачет в подушку. Пыталась поговорить, но она бросила: «Хочешь избавиться, чтоб жить для себя». Это ложь, но слова впиваются, как заноза.
Я знаю: в пансионате деду будет лучше. Там его накормят, полечат, не дадут пропасть. Но когда представляю его в чужой комнате, без наших голосов, мне не хватает воздуха. Неужели я слабая? Или просто делаю то, на что хватило сил?
**Мой крест**
Эта история — про право выбирать, даже если выбор режет по живому. Кошки скребут на душе, но я подпишу договор. Отвезу деда, даже если мама не простит. Делаю это не для себя — для него, для неё, для детей. Пусть сердце рвётся, но это правильно. В 38 лет я хочу, чтобы моя семья жила, а не мучилась.
Не знаю, поймёт ли мама, узнает ли дед. Но я не могу смотреть, как мы все тонем. Геннадий Степанович заслужил покой, мама — отдых, а я — право не сломаться. Этот шаг — мой бой за будущее. И я выстою, даже если боль переломит меня пополам.
**Жизнь учит: иногда самая тяжёлая дорога — единственная, ведущая к свету.**
