В тихом городке под Челябинском, где серые хрущёвки хранят шёпоты былых праздников, мой сороковой день рождения, что должен был сиять, как новогодняя ёлка, обратился в горькую полынь. Я, Татьяна Смирнова, отдала мужу и детям все свои годы, но их безразличие в этот день перевернуло душу, а вечерний визит и вовсе вбил гвоздь в крышку гроба моих надежд.
Свой юбилей я ждала, как ждут первого снега — с трепетом и верой в чудо. Не требовала бриллиантов, но мечтала, что мой Сергей и сыновья — 16-летний Ваня и 14-летний Стёпа — укроют меня теплом, как тёплым пуховым платком. Год готовилась: сбросила вес, обновила гардероб на рынке, даже записалась на курсы батика, чтобы снова ощутить себя женщиной. Хотела, чтобы этот день стал для нас светлым пятном в серых буднях.
Но утро началось с тишины, густой, как сибирская метель. Сергей ушёл в гараж, бросив: “Ладно, потом”. Дети, как два глухаря на току, уткнулись в экраны, не проронив ни слова. Я твердила себе: наверное, готовят сюрприз? Весь день, как белка в колесе, пекла медовик, стелила скатерть-самобранку, но внутри нарастал холодок. Неужели забыли? Мои мужчины, ради которых я сворачивала горы, не могли так…
К полудню не выдержала и ткнула Ваню: “Сегодня же…” Он мычаще кивнул и растворился за дверью. Стёпа лишь хмыкнул. Сергей позвонил — говорил про сцепление, будто день как день. Сердце сжалось в ледышку, но я цеплялась за мысль: вечером-то вспомнят! Развесила флажки из “Фикс Прайса”, надела обновку с “Весны” и ждала, как премьеры сериала.
Когда Сергей явился, я растаяла в улыбке. Он окинул стол взглядом: “Чё, гости?” Я обомлела. “Серёж, мне же сорок…” Он шлёпнул себя по лысине: “Блин, Тань, замотался!” — пустые слова, как пенопластовые шарики. Сыновья буркнули: “С днюхой, мам”, и снова в экраны. Ни гвоздички, ни открытки, ни даже “спасибо”. Моя родня забыла меня, как старый зонт в автобусе.
Я сидела над пирогом, чувствуя, как в груди ломаются сосульки. Отдала им лучшие годы, как паёк в блокаду, а в мой праздник — даже взгляда. Слезы капали на винегрет, но я отвернулась — пусть не видят. Заперлась в спальне и рыдала в подушку: почему я тут, как мебель?
Но вечер подкинул “сюрприз”. В дверь постучали. Думала, Людка с пятого этажа, но на пороге — незнакомка. “Татьяна? Я Ольга, сменщица Сергея. Он ключи забыл…” Она сунула связку, но в глазах читалось: “Бедная ты моя…” Я впустила её, и она вдруг ляпнула: “С праздником тебя… Серёга говорил, ты юбилей не отмечаешь…”
Меня будто кипятком ошпарило. Он не просто забыл — намеренно отмахнулся! Обсуждал с кассиршами, а мне — ни полслова! Ольга сбежала, а я осталась с этой правдой, что жгла сильнее самогона.
Вернулась в зал, где Сергей пялился в “Давай поженимся”, а дети рубились в “Танки”. “Почему коллегам сказал, что мне не до праздника?” Он фыркнул: “Да ладно, чего раздуваешь?” Его слова добили, как пьяный в подъезде. Я взорвалась: “Я ждала хоть капли тепла, а вы…” Дети потупились, словно воробьи. Сергей ухмыльнулся: “Да завтра наверстаем”, и снова в телевизор.
Я проплакала до петухов. Моя семья, как слепые котята, не увидела меня. Соседка Валентина сунула банку огурцов: “Тань, сходи в баньку, развейся!” Но её советы — как пластырь на перелом.
Теперь сижу у окна, смотрю на детскую площадку и не знаю: прощать ли эту глухоту? Делать вид, будто ничего? Или, как Железный Дровосек, искать своё сердце? Мечтала о празднике, а получила — как снегом по голове. Этот день рождения стал не юбилеем, а зеркалом: даже родные могут пройти мимо, и надо учиться греть себя саму — как печка-буржуйка долгими зимними ночами.
