В маленьком городке на севере Сибири, где зимние ночи длинны, а семейные тайны шепчутся за плотными шторами, моя жизнь едва не рассыпалась, как старый самовар, из-за мужа-предателя. Я, Арина, прожила с Дмитрием почти двадцать лет, растила нашу дочь, верила в наш очаг. Но его внезапное возвращение и требование развода пронзили мою душу, как ледяной ветер. Лишь мудрость бабушкиной подсказки спасла меня от пропасти и помогла вернуть то, что почти ускользнуло.
Мы с Димой были вместе со школьной скамьи. Наша дочь, Светлана, стала для нас солнышком в окошке. Жили скромно, но ни в чём не нуждались, в трёхкомнатной хрущёвке, доставшейся от прадеда-фронтовика. Я не роптала, но Дмитрий всё жаждал большего. Когда ему предложили работу в Финляндии, он решил, что это наш золотой билет.
Я сопротивлялась. Душа чуяла — разлука погубит нас. Но в нашем доме слово мужа — закон. «Еду зарабатывать на дачу, — бубнил он. — Светке скоро институт, потом замужество, надо и приданое собрать, и жильё присмотреть. Да и „Жигули“ пора менять». Я сдалась, хотя тоска сковывала горло.
Первые месяцы были трудны, но полны надежды. Звонили ежевечерне. Дима скучал, шептал ласковые слова, а я подбадривала его, как умела. Он клялся, что всё ради нас, ради будущего Светки. Но через полгода что-то переломилось. Я ощутила это кожей — бабье сердце не обманет.
Дмитрий стал ледяным. Разговоры сократились до двух фраз, он бормотал про усталость, авралы, неотложные дела. Его голос, прежде тёплый, стал чужим. Я гнала дурные мысли, но они вились, как вороньё. Неужели он забыл двадцать лет нашей жизни? Ведь уехал-то ради семьи, ради дочки! Но подозрения росли, как грибы после дождя.
Прошло три года. Дима почти не звонил — раз в квартал, сообщения приходили реже, чем пенсия. Я поняла: там кто-то есть. Эта мысль ударила, как обух. Я не спала, представляя, как он живёт новой жизнью, пока мы с Светкой ждём у разбитого корыта. Хотела даже соврать, что заболела, лишь бы увидеть его. Но не пришлось. Дима сам объявился, сказал, что возвращается. Внутренний голос шептал: не к добру.
Я готовилась к встрече, как к сражению. Позвала бабушку для поддержки. Она сказала: «Сделай всё, чтоб он к семье вернулся». А потом дала совет, ставший мне якорем: «Если признается, что нашёл другую, не вешай нос. Скажи, что не веришь. Докажи, что ты — его судьба. Борись за своего мужика!»
Я ухватилась за эти слова, как за соломинку. Но страх не уходил — я знала, что в Финляндии у него другая. Когда Дима переступил порог, сердце ёкнуло. Он выглядел усталым, но чужим. Не прошло и часа, как он выпалил: «Арин, я развод хочу. Встретил там женщину. Любим друг друга, скоро распишемся».
Мир перевернулся. Но я вспомнила бабушкины слова. «Не верю», — твёрдо сказала я, глядя ему в зрачки. Дима опешил. Его напускная уверенность растаяла, как снег в марте. «Чему не веришь?» — пробормотал он. «Что у тебя другая, — ответила я. — Такой мужик, как ты, не кинет жену, с которой двадцать лет прожил, не предаст наши мечты, нашу Светку».
Мои слова попали в яблочко. Дмитрий смотрел на меня, будто впервые видел. Пробормотал, что надо обсудить, и ретировался в спальню. Первый раунд был за мной. Я утерла слёзы и поняла: битва только начинается. Я не упрекала его, не закатывала истерик. Вместо этого говорила о будущем, о планах, о том, как Светка в университет поступает. Напоминала, кем мы были друг для друга.
Мы съездили на Байкал, взяв новую «Ладу», купленную на его финские деньги. Я делала всё, чтоб он снова почувствовал тепло семейного очага. Потихоньку Дима стал оттаивать. Чаще улыбался, интересовался Светкиными делами. Финляндия осталась за горизонтом.
Прошло два года. Дмитрий не вернулся за границу. Мы начали строить дачу под Питером, вместе рисуем планы. Наш дом устоял, и я знаю, что это благодаря бабушкиному совету. Она научила меня не сдаваться, бороться за любовь, даже когда кажется, что всё кончено. Я смотрю на Диму, на нашу Светку и понимаю: я спасла не просто брак, а нашу судьбу. Но где-то в глубине души всё шевелится чёрвячок сомнения — а вдруг тень той финки ещё вернётся…
