Всю жизнь мы с мужем прожили ради детей. Не для себя, не для карьеры, а только ради них — наших троих, которых растили, любили, отдавая всё, что имели. И кто бы мог подумать, что в конце пути, когда силы уже на исходе, нас ждёт не благодарность, а пустота и одиночество.
С Николаем мы знакомы с детства — жили в одном дворе в Нижнем Новгороде, вместе учились в школе. Когда мне исполнилось восемнадцать, мы расписались. Свадьбу играли скромно, денег едва хватило на каравай. Через несколько месяцев я узнала, что беременна. Николай бросил институт и устроился на две работы — лишь бы прокормить семью.
Жили впроголодь. Бывало, неделю ели только картошку с солёными огурцами, но не роптали. Мы знали, ради чего терпим. Мечтали, чтобы наши дети не знали нужды, которой жили мы. Когда чуть окрепли, я снова забеременела. Страшно? Конечно. Но мы с Колей даже не думали отказываться — это наша кровь, наша радость.
Помощи не было. Моя мама умерла рано, свекровь жила в Твери и интересовалась только собой. Я варилась между печкой и детской, а Коля пропадал на заводах, возвращался затемно, с потрескавшимися от мороза руками.
К тридцати родила третьего. Тяжело? Не то слово. Но мы не ждали лёгкой жизни. Потихоньку, через кредиты и бессонные ночи, смогли купить двум старшим квартиры в Новосибирске. А младшую, Аришу, отправили учиться в Германию — она мечтала стать хирургом. Заняли ещё полмиллиона рублей, но сказали себе: «Вытянем».
Годы пролетели, как поезд «Сапсан». Дети выросли, разъехались. У них свои заботы. А у нас внезапно наступила старость — с больничными картами и диагнозами. Николай стал слабеть. Я ухаживала за ним одна. Ни звонков, ни гостей.
Старшая, Наташка, когда попросила приехать, фыркнула:
— У меня свои дети, мне некогда!
Но соседка видела её в «Шоколаднице» с подружками.
Сын, Дмитрий, сослался на аврал на работе, хотя в тот же день выложил в «ВК» фото с курорта в Турции.
А Ариша, ради которой мы продали дачу, отписалась: «Экзамены, мам, не могу».
Я сидела у Колиной кровати, поила его борщом, ставила градусник, держала за руку, когда ему было больно. Не ждала помощи — просто хотела, чтобы он знал: он не один. Потому что он нужен мне.
И тогда я поняла — мы никому не нужны. Совсем. Да, мы отдавали последнее, чтобы они ели досыта. Не покупали себе одежду, чтобы они учились в хороших школах. Не отдыхали, чтобы они могли поехать на море.
А теперь мы — обуза. И самое страшное не то, что нас предали. А то, что нас стёрли из жизни. Мы были полезны — теперь мешаем. У них всё впереди. А мы — лишь воспоминание, о котором не хотят вспоминать.
Иногда слышу, как соседи сверху галдят — внуки приехали. Вижу, как подруга Людка идёт с дочерью в парк. А у нас — тишина. Нам этого не видать.
Теперь я не звоню. Не напоминаю о себе. Мы с Колей живём в маленькой «хрущёвке». Я варю ему манную кашу, включаю «Иронию судьбы», сижу рядом, пока он засыпает. И каждый вечер молюсь: «Господи, пусть уйдёт без мучений». Он заслужил покой.
А дети… Пусть живут счастливо. Мы ради этого и старались. Вот только почему от этого «счастья» так горько на душе?
Мы голодали, чтобы они были сыты. А теперь глотаем слёзы в пустой квартире.