Мы с мужем отказывали себе во всём ради дочерей, а теперь я одна и никому не нужна — за что мне такое отношение от родных детей?
Когда наши девочки, Алёна и Светлана, выросли, мы с супругом вздохнули с облегчением. Казалось, самое тяжёлое позади — ведь мы тянули всё на двоих. Оба трудились на заводе, жили скромно. Зарплаты — копейки. Но мы не позволяли, чтобы наши девочки чувствовали себя обделёнными. У них всегда было во что одеться, с чем пойти в школу, деньги на тетрадки и билеты в кино.
Мы с Иваном себе почти ничего не позволяли. Я и не вспомню, когда последний раз новую шубу купила — всё детям. Дочери поступили в университет, одна за другой. И снова траты. Стипендии хватало только на проезд, так что помогали чем могли: одеждой, съёмной квартирой, продуктами. Я научилась считать каждую копейку. Но ни разу не пожалела — лишь бы у них всё было.
После учёбы обе вышли замуж. Мы с мужем радовались — дети устроились. А потом родились внуки — два мальчика, у старшей Дима, у младшей Миша. И понеслось. После декрета дочери сказали, что в садик рано, и попросили посидеть с малышами. Я к тому времени уже на пенсии была, но подрабатывала уборщицей, чтобы хоть как-то сводить концы. Посоветовались с Иваном, решили — я с внуками, он работает.
Так и жили — на две пенсии и его зарплату. Зятья бизнес открыли, дело потихоньку пошло в гору. Мы радовались за них. Если просили денег — не отказывали, ну как же, свои же дети.
А потом всё рухнуло. Иван ушёл на работу и… не вернулся. Сердце. Врачи не успели. Мне казалось, земля ушла из-под ног. Прожили вместе сорок два года, и я не понимала, как жить дальше. Осталась одна. Дочери первое время навещали, забрали внуков, отдали в сад. А потом… будто забыли.
И тут я осознала — моя пенсия совсем крошечная. Раньше как-то выкручивались, ведь был Иван. А теперь? Коммуналка, еда, таблетки… Иногда в аптеке стою, думаю: купить лекарства или хлеб. Когда дочки всё же заглянули, я решилась попросить:
— Девочки, если бы вы немного помогали с платежами, я бы хоть лекарства себе покупала…
Алёна даже дать договорить не дала — сказала, что у них самих денег не хватает, всё дорого. А Света… просто промолчала, будто не слышала. И всё. Больше ни звонков, ни визитов.
Я осталась одна в своей квартире, среди фотографий, детских поделок, вязаных пинеток для внуков. Никто не приходит. Никто не спрашивает, как я. Даже не знают, жива ли. А ведь когда-то я для них была всем. Каши варила, рубашки гладила, ночами коляску качала. Учила их говорить, читать, вставала по первому зову.
Сейчас сижу у окна, смотрю, как по двору идут бабушки с внуками. Смеются, за руку держатся. А у меня — тишина. И обида. Потому что не понимаю — за что? В какой момент я стала ненужной? Неужели дети так быстро забывают всё, что для них сделано?
Я не прошу многого. Не нужны мне их деньги или подарки. Хотя бы каплю тепла, пару слов, звонок раз в неделю. Чтобы спросили: «Мама, как ты?» Чтобы внуки зашли, просто посидели рядом. Но, видно, это слишком много.
С каждым днём всё меньше веры, что они вспомнят. Но я всё равно жду. Потому что сердце матери не умеет не ждать. Даже если больно. Даже если обидно. Даже если чувствуешь, что тебя предали.
