«Мы растили вашу первую внучку, теперь ваша очередь с младшей!» — вырвалось у меня, словно крик из-под спутанных снов.
Моя дочь, Алёна, будто тень от больничных стен, едва держалась на ногах, а теперь, перед вторыми родами, мир вокруг словно раскалывался надвое. Я, Галина Степановна, чувствовала, как земля уходит из-под ног. Мы с мужем уже три года нянчили старшую внучку, Марусю, потому что после первых родов Алёна чуть не ушла в небытие. А теперь сватья, Лариса Викторовна, что клялась помогать, снова пряталась за спины чужих обещаний, оставляя нас в пустоте. Жили мы в тихом городке под Казанью, и эта беда, будто нож, резала по живому.
Когда родилась Маруся, мы забрали её к себе ещё до того, как Алёну выписали. Полгода дочь боролась за жизнь в больничных стенах, а новорождённая оставалась с нами. Лариса Викторовна клялась, что подставит плечо, но за три года её «помощь» растворилась, как дым. То дела, то поездки, то внезапные гости — всегда находилось оправдание. Если бы не мои уговоры, она бы и вовсе не увидела Марусю! Я молила её приехать, и тогда она являлась — на час, на два, с лицом, словно вырезанным из льда.
Теперь Алёна ждёт второго ребёнка, и врачи шепчут: всё может повториться. В прошлый раз она пять месяцев лежала в патологии, и мы чудом вытянули её и Марусю. Помню, как голос из трубки роддома резал ухо: «Кто заберёт ребёнка?» Алёна не могла даже держать дочь на руках, а у меня за спиной — возраст, давление, да ещё младшая, Ольга, которой нет восемнадцати. Но выбора не было — как бросить крошку?
Маруся живёт с нами, а к родителям ездит лишь по выходным. Так всем легче: Алёна оправляется, а мы справляемся. Но с новорождённым я уже не выдержу. Нет сил снова тонуть в бессонных ночах, в криках, в пелёнках. Когда дочь попросила нас взять второго, мир будто перекосился. Давление скачет, а Маруся, особенно когда зубы резались, доводила меня до исступления. В те дни я звонила Ларисе Викторовне, умоляя забрать внучку хоть на день. Она приезжала — но возвращала Марусю через пару часов, будто та была неподъёмным грузом.
Лариса Викторовна младше меня на десять лет, но живёт, как барыня из столичных салонов. Ухоженная, вечно в разъездах — то Сочи, то Турция. Мужчин у неё нет, да они и не нужны — её царство это свобода. После рождения Маруси она сулила золотые горы, но за три года брала внучку лишь дважды, да и то по моей просьбе. Я валилась с ног, а она возвращала её со вздохом: «Ой, как же я устала!» Будто я не таскала Марусю на руках сутками!
Теперь, когда Алёна на последних месяцах, врачи качают головами: история может повториться. Я в панике. Нет сил поднять ещё одного ребёнка, а Маруся и так требует внимания. Я сказала сватье прямо: «Мы растили первую, теперь ваша черёд». Но Лариса Викторовна мгновенно нашла сто причин: у неё кот, дорогой ремонт, она вечно в разъездах. Ей просто неохота возиться с младенцем. Она даже не скрывает, что внуки — обуза. Куда девать ребёнка? Не в приют же его нести!
Сердце болит, будто его сжимают тисками. Алёна борется, а я не знаю, как спасти семью. Лариса Викторовна живёт в своём мире, где нет места нашим бедам. Я пыталась уговорить её взять внучку хоть на полгода, но она отмахивается, как от надоедливой мошки. Маруся — наша радость, но я не в силах пройти этот путь снова. Когда думаю, что новорождённый останется без рук, в горле встаёт ком. Сватья обещала быть рядом, но её слова — пустой ветер. Как заставить её понять, что это её кровь? Если она не одумается, боюсь, семья не выдержит. И эта мысль — как камень на груди.
