Мы во всём себе отказывали, лишь бы наши дочери ни в чём не нуждались. И вот теперь — такое безразличие от родных детей? Неужто я заслужила?
Когда наши девочки повзрослели и вышли замуж, мы с мужем облегчённо выдохнули. Казалось, теперь можно пожить для себя — годы упорного труда ради семьи позади. Всю жизнь мы копались на заводе с утра до ночи, получали гроши, но не роптали. Каждая копейка шла на них.
Мы себе даже новых валенок не покупали, не то что в отпуск съездить, лишь бы у Алёнки и Даши было всё не хуже, чем у других. Помню, как скрипела зубами, высчитывая каждую копейку на учебники, кружки, платья. Верили: вот выучатся, устроятся — и заживём.
Но мечты не сбылись. После школы — снова учёба, снова траты. Не успели опомниться, как свадьбы, внуки, и опять по кругу. Когда декрет кончился, дочки со слезами упросили меня посидеть с детишками. Я хоть и пенсионерка, но подрабатывала — на одну пенсию не вытянешь. Посовещались с мужем, и я ушла с работы — стала бабушкой на полный день. Супруг, хоть и не молодой, тянул лямку, чтобы сводить концы с концами.
Две пенсии плюс его зарплата — жить можно. Зятья тем временем бизнес раскрутили, деньги пошли, но до нас капало по-прежнему. Помогали чем могли — и деньгами, и заботой. Зато дети довольны — ну и ладно.
А потом всё рухнуло в один день. Муж утром ушёл на работу — и не вернулся. Сердце. Скорая примчалась быстро, но поздно. Сорок два года бок о бок — и вот я одна. Похоронила не только мужа, но и свою опору.
Дочери, конечно, горевали. Но недолго. Через пару недель заявили: «Мама, пора детей в садик отдавать». Сказали — и как корова языком слизнула. А я осталась в пустой квартире с разбитым сердцем и жалкой пенсией.
Тут-то я и поняла, каково это — быть никому не нужной. Деньги таяли: коммуналка, еда, таблетки. Когда они зашли в гости, решилась попросить хоть немного на лекарства. Старшая, Алёна, сразу: «У нас самих кредиты, дети, ни копейки лишней!» Даша промолчала, сделала вид, что не слышит. С тех пор — ни звонка, ни в гости.
Сижу, смотрю на старые фото: мы с мужем молодые, девочки маленькие, смеются. Была семья, было счастье. А теперь — тишина, пустота и обида.
Не знаю, в чём провинилась перед дочерьми. Но одно ясно: так больше нельзя.
