«Не могла ухаживать за матерью, а вот судиться со мной – сил хватает!»
Когда я была маленькой, весь мой мир заключался в бабушке. Это она растила меня, учила жизни, дула на разбитые коленки и обнимала, когда мать снова исчезала в погоне за своим «счастьем». Мать вечно куда-то мчалась — то с одним, то с другим мужчиной, а на меня у неё не оставалось ни времени, ни тепла. Она появлялась, как случайная гостья: на пару дней, с парой небрежных фраз и пустым взглядом, а потом снова пропадала.
А бабушка… Бабушка была всем. Она заменяла мне и мать, и подругу, и опору. Отдавала последние деньги, душу, каждый час своей жизни. Даже когда я выросла и уехала в Питер учиться, она оставалась самым родным человеком. Но судьба распорядилась иначе — бабуля тяжело заболела, и ей срочно понадобился уход. Я бросила учёбу, вернулась в Москву. Денег не хватало, и я просила помощи у матери. Но в ответ — только стоны:
— Я сама еле на ногах держусь… Давление, сердце, ноги… Ты даже не представляешь, как мне тяжело! Скоро, гляди, на костыли сяду!
Я не понимала: зачем она это говорит, если помогать не собирается? Бабушка, видя моё недоумение, однажды тихо прошептала:
— Это она алиби себе готовит. Чтобы потом никто не сказал, что мать свою бросила. Вон, видишь, сама «чуть живая» была — какая уж тут забота?
Так и вышло. Мать всё жаловалась на «недуги», но как только бабушка переписала на меня свою двушку в центре, а через год умерла — произошло чудо. Мать будто помолодела: забыла про все болячки и ринулась в суд. Кричит, что я старушку обманула, что та «не в себе» была, и завещание надо отменить. Началась канитель с бумагами, исками, заседаниями… Удивительно: ещё вчера еле ходила, а теперь по судам скачет, как дебютная лошадь на скачках.
С каждым днём я всё больше дивлюсь: сколько в ней злобы и алчности. Где были эти силы, когда бабушка лежала, прикованная к постели? Где эта энергия была, когда я, двадцатилетняя девчонка, одна таскала ей лекарства, мыла, кормила? Тогда мать только ныла в телефон: «Ой, мне так плохо!» А сейчас — бодра, как огурчик. Всем рассказывает, как её «бедную мать обокрали», как её саму «лишили наследства».
Только она ни дня не провела у бабушкиной кровати. Ни разу не сменила ей простыни. Ни рубля не потратила на лекарства. Всё было на мне. Только я знала, как бабуля мучилась ночами, как стискивала зубы от боли, как шептала: «Водички…» Только я держала её руку, когда она уходила.
Перед тем как бабушка оформила дарственную, она взяла меня за руку и сказала:
— Не хочу, чтобы твоя мать хоть копейку получила. Ты была со мной до конца. Это твоё. Ты заслужила.
Я не хочу мстить. Но и не позволю перечеркнуть последнюю волю того, кто дал мне всё. Буду бороться — не ради квартиры, а ради памяти. Ради любви. Ради правды.
Пусть мать судится, жалуется, разыгрывает спектакли. Я знаю, как было на самом деле. И пока я хоть что-то значу — молчать не стану.
Вот и весь урок: родная кровь — ещё не гарантия честности.
