Тишина. Она была такой гробовой, что Роман сначала не понял, что его разбудило. Не будильник, не шум на кухне, не плеск воды из ванны. Ничего. Лишь монотонный гул холодильника, стоящего у стены, и отдалённый рокот ночного Москвы за окном.
Он лежал, вслушиваясь в эту пустоту. Вчера же дом был полон жизни: скрип старой доски под быстрыми шагами Алёны, шуршание страниц книги, которую она читала в кресле у окна, и раздражающий звук когтей их кота Барса, царапающих ткань дивана. Теперь Алёна и Барс исчезли, а диван стоял пустой и чужой.
Первый порыв был схватить телефон и написать комунибудь: «Встречаемся в баре на Тверской, срочно!» Вывалить на друзей всю свою боль, горечь и злость. Рассказать, какая она Нет, он запретил себе думать об этом. Более низкий импульс подсказывал найти любую компанию, лишь бы на ночь заполнить зияющую пустоту рядом. Лёгкий путь к самоуничтожению, знакомый и манящий.
Но вместо этого Роман встал, прошёл на кухню и включил чайник. Пока вода закипала, его взгляд упал на полку в прихожей, где всё ещё лежала её любимая шерстяная шаль. «Топор в голове», вдруг вспомнил он статью, которую читал неделю назад, в самый пик отчаяния.
«Итак, мужик, пришло время вытаскивать топор», мысленно произнёс он себе.
Он начал с малого. Собрал вещи, которые Алёна не забрала: шаль, забытое издание, засохшую тушь, кружку с котиками. Положил всё в картонную коробку. Не стал швырять или ломать, как подсказывала обида, а аккуратно упаковал и отнёс в подвал. Позже отдаст её ей, без сцен и упрёков. Затем перестирал постельное бельё, вытягивая знакомый аромат её духов. Удалил их совместные фотографии из телефона и очистил «корзину». Каждый жест был словно снятие старой, грязной повязки с раны. Больно, но необходимо.
Следующим шагом стало время. Его стало так много, что оно давило на плечи тяжёлым грузом. Время, которое раньше уходило на совместные ужины, походы в кино, бессмысленные, но такие милые разговоры о пустяках. Теперь его нужно было чемто заполнить. Не алкоголем и не жалостью к себе, а собой.
Он купил абонемент в фитнесклуб в центре. Первые тренировки были адом. Выкладывался до тошноты, выпуская на беговые дорожки всю свою злость, разочарование и боль. Капли пота на резиновом покрытии казались слезами. Но с каждой неделей тело становилось сильнее, а ум спокойнее.
Он записался на курсы итальянского в школе на Арбате, о которых они мечтали, но всё оттягивали. Теперь ходил один. Сложные грамматические конструкции вытесняли навязчивые мысли. Поехал в Сочи, тот самый курорт, куда Алёна не хотела ехать. Сидя вечером на пирсе и глядя на закат, впервые за долгие месяцы ощутил лёгкую, светлую грусть и проблеск свободы.
Были и тяжёлые дни. Ночью его будили воспоминания: её смех, когда она запрокинула голову, или споры о мелочах. Он не гнал их прочь, а просто лежал и проживал боль, как советовала статья, позволяя ей накатить и отхлынуть, словно волне. Иногда садился в машину, уезжал за город, поднимался на пустынный холм и кричал во всё горло, пока внутри не воцарилась та самая, желанная тишина.
Однажды, разбирая старые бумаги, нашёл их свадебную фотографию. Роман ожидал приступа тоски или гнева. Вместо этого посмотрел на двух счастливых, ничего не подозревающих людей и подумал: «Да, это было. И было прекрасно. И закончилось».
Он не ощущал злобы, не желал вернуть всё назад. Обычную лёгкую ностальгию и понимание, что глава его жизни закрыта, хватало.
В тот вечер он встретился с друзьями в баре на Тверской. Они смеялись, обсуждали новости, строили планы. Роман вдруг заметил, что весь вечер не думал о ней. Он был здесь и сейчас. Целым, пусть и со шрамом на душе, но уже затянувшимся.
Он посмотрел в витрину кафешки: подтянутый, спокойный, с ясным взглядом. Такого себя он давно не видел. Возможно, никогда.
«Топор» был вытащен. Рана зажила. И он, наконец, готов идти дальше, без груза прошлого, налегке. Жизнь, о которой он всегда мечтал, только начиналась.
Внезапно в комнату ворвался резкий запах гниющего. Роман не успел понять, что происходит. Комната закружилась, словно выходя из тумана. Он лежал на диване в крошках и пятнах неизвестного происхождения.
Попытался сесть мир накренился. Голова раскалывалась. Оглядевшись, он почувствовал ледяную волну ужаса, разлившуюся по телу.
Это был не светлый дом из его сна. Это был бомжатник. Пустые бутылки изпод пива и водки, как павшие солдаты, устилали пол. На столе дымилась пепельница, переполненная окурками. Вокруг валялась грязная одежда, а на экране телевизора мелькала заставка ночного шоу.
С трудом встал, пополз в ванную, цепляясь за косяки. Яркий свет резал воспалённые глаза. И тогда в зеркале он увидел незнакомого, небритого мужика с помятой мордой, глаза заплывшие, красные, полные стыда и опустошения. Это был он. Роман.
Вся та ясность, сила, ощущение целостности, которое он пережил в сне, испарилось, оставив лишь горькое, тошнотворное похмелье и более жуткое душевное похмелье.
Всё это было лишь сна. Всёвыкинутые вещи, фитнес, итальянский, закат на пирсеоказалось хитрой уловкой мозга, чтобы убежать от невыносимой реальности. Побег, который казался вечностью, на деле длился одну ночь.
Он потрогал своё лицо в отражении. Кожа была сальная, щетина колола пальцы. Это было его настоящее. Не успешный, подтянутый мужчина, а опустившееся существо, пытающееся утопить боль в дешёвом алкоголе и самообмане.
Тишина в квартире снова оглушила его. Но теперь это была не тишина начала новой жизни, а тишина тупика, гулкая, беспросветная. Самый страшный звук в этой тишине тикание часов, безжалостно отсчитывающих время, которое он тратил впустую.
Сон был не исцелением. Он был зеркалом, прижаты к его настоящему лицу. Отражение было настолько отвратительным, что захотелось закрыть глаза и убежать. Но бежать уже некуда.
Роман стоял, смотрел на себя и был в шоке от упавшего мужчины в замызганной футболке, от хаоса вокруг. Во рту был противный привкус, в душе выжженная пустота. Сон был ярким, реальным а пробуждение жестоким.
Он поднял с пола первую попавшуюся пустую бутылку и сильным броском бросил её в мусорное ведро. Она с грохотом разбилась о край. Затем вторую. Третью. Он не кричал, не рыдал. Молчалив, с каменным лицом, начал войну с тем бардаком, в который превратил свою жизнь.
Он собрал весь хлам, вынес мешки с бутылками и осколками. Открыл настежь окно, впуская в пропахшую перегаром и тоской комнату свежий холодный воздух. Закинул в кофеварку крепкий кофе, и руки дрожали.
Подошёл снова к зеркалу. Взгляд остался тем же уставшим, больным. Но гдето в глубине этих заплывших глаз, как слабый лучик света в грязной луже, теплилась искра. Не надежда, а ярость. Белая, холодная ярость к самому себе.
Он потянулся к телефону, пролистал контакты и нашёл номер своего одноклассника Алексея, который месяц назад предлагал помощь психолога. Тогда лишь записал его, но не решился позвонить. Сейчас набрал номер.
Алексей? голос его скрипел, как ржавая дверь. Мне нужна твоя помощь.
Он положил трубку и глубоко вдохнул. Путь, приснившийся ему, был миражом, но указал направление. И Роман понял: чтобы достичь того чистого, сильного человека из сна, придётся пройти через ад. Не во сне, а наяву.
И его первый шаг был не в фитнесклуб и не на уроки итальянского. Первый шаг был в душ. Смыть с себя вчерашний день. Смыть этого небритого мужика с помятой мордой. И начать с самого начала. Завтра.
