Я выросла в маленькой деревушке в Брянской области. С пелёнок знала, что такое труд на земле, привыкла, что всё достаётся руками. Жили скромно, но честно. Именно тогда я полюбила почву — не как тяжёлую ношу, а как отражение души. Обожаю возиться на грядках, растить овощи, ягоды, зелень. Это умиротворяет, возвращает к истокам. Потому, выйдя замуж, твёрдо заявила: «Дача обязательна. Нет — будем копить».
Супруг поначалу сомневался, но, видя мой огонь, согласился. Приобрели домик с участком под Тверью. Всё бы хорошо, если бы не его родня. С первого дня смотрели свысока, особенно свекровь, Людмила Сергеевна. Каждый визит превращался в изощрённое унижение.
«Опять со своими грядками? Прямо как совхозная работница!» — бросала она, едва взглянув на мои запачканные руки.
«Наш сын не для того в городе вырос, чтобы в грязи копошиться!»
Я молча сжимала кулаки. Не от стыда — от недоумения. За что эта злоба? Я ведь не заставляю, а делюсь радостью. Это не кабала — это счастье, это дыхание жизни.
Терпела долго. Думала: городские, не поймут. Иные ценности. Пока не узнала правду, от которой не то чтобы больно — смешно стало.
Оказалось, родители мужа — сами из глубинки. Мать — из села под Смоленском, отец — из медвежьего угла Рязанской области. Даже их старики до сих пор там живут, кур держат, огород пашут. А те, перебравшись в столицу, вымарали прошлое. Словно клеймо, которого стыдятся.
И ведь не краснея, свекровь язвила: «Ты хоть посмотри на свою квартиру — будто в деревенской избе! Все эти салфетки, вышивки, фоторамки… У нас — минимализм: ничего лишнего, только техника».
А мне именно так и надо — чтобы каждая вещь дышала памятью. Пусть не стильно, зато по-домашнему.
Молчала, не спорила. Но однажды, услышав в сотый раз «деревенская пошлость», не сдержалась. Сидели на террасе, она скривилась, увидев банку с вишнёвым вареньем:
«Фу, прямо как в глухом селе!»
Я улыбнулась и тихо произнесла:
«Знаете, говорят: человека можно вывезти из деревни, но деревню из человека — никогда. Только это не про меня. А про вас, Людмила Сергеевна».
Она остолбенела. Веко дёрнулось. Попыталась фыркнуть:
«Это ты мне?»
«И вам, и себе. Я своими корнями горжусь. А вы их прячете. Вот и вся разница».
После этого замолчала. Ни колкостей, ни вздохов. Перестала морщиться при виде моего кваса или солёных грибов. Даже, кажется, прониклась уважением.
Я не злопамятна. Но до сих пор больно: пытались растоптать то, что сами когда-то носили в сердце. Разве предки — позор? Разве труд — укор?
Я — женщина, чьи руки знают землю. Не стыжусь своей деревни. Умею сажать, полоть, консервировать. И ничуть не хуже тех, кто хвастается лофтами с бетонными стенами. Потому что там, где нет прошлого — нет и будущего. А у меня оно есть. И останется.
