Сегодня в моей душе буря, и я не могу молчать. Невестка снова поднимает вопрос о продаже моей квартиры, и от одной мысли об этом сердце сжимается. Я, Елизавета Семёновна, прожила всю жизнь в этом городе под Нижним Новгородом, в своей скромной двушке, а теперь меня хотят выставить за дверь ради их амбиций.
Мой сын, Дмитрий, женился на Ларисе семь лет назад. С тех пор они живут в коммуналке, едва сводя концы с концами. Пять лет назад купили участок за городом — мечтали о большом доме. Сначала только чертили планы, потом залили фундамент… а дальше стройка встала. Деньги таяли, как весенний снег. Теперь у них только коробка без крыши, а они уже представляют, как будут жить там все вместе — и я в том числе.
Каждый их визит — это разговоры о доме. Какая плитка в ванной, какой камин в гостиной… А мои болезни, мои страхи — будто их и нет. Я чувствую, к чему всё идёт. Недавно Дмитрий не выдержал: «Мама, давай продадим твою квартиру? Мы все будем жить вместе — ты, мы, внучка». Лариса тут же подхватила: «Ты же хочешь помочь семье?» Но я видела её взгляд — холодный, расчётливый.
А потом — удар. Я случайно услышала, как она говорила по телефону: «Пусть переедет к тому старику из соседнего подъезда, а квартиру продадим». У меня ноги подкосились. Этот «старик» — Николай Фёдорович, вдовец, с которым мы иногда пьём чай в кухне. Разве я заслужила такой участи — быть списанной, как вещь?
Они предлагают мне перебраться на дачу — старый садовый домик без газа и водопровода. Летом ещё куда ни шло, но зимой? Мне уже за шестьдесят, суставы болят, давление скачет… Как я буду греться у печки, таскать воду из колодца в мороз? «В деревнях живут же», — бросает Лариса. Да, живут — но не в моём возрасте, не с моим здоровьем!
Я не могу уснуть по ночам. Люблю Дмитрия, но понимаю: если отдам квартиру — останусь ни с чем. Их стройка может тянуться ещё десять лет, а мне некуда будет деться. Лариса считает меня обузой, а сын… Он просто не видит, что делает.
Я молюсь, чтобы Бог дал мне сил не сломаться. Потому что страх остаться на улице — сильнее всего. Сильнее даже материнской любви.
