Мой сын Саша обрел семейное счастье около десяти лет назад. Его избранница, Ольга, привела в наш дом не только себя, но и дочь от первого брака. Я с открытым сердцем приняла и её, и девочку, не чувствуя разделения. Все это время я стремилась поддерживать молодую семью: то помогала финансово, то присматривала за детьми, чтобы дать им передышку в их бесконечных заботах. Однако с Ольгой у нас всегда была некоторая напряженность — конфликтов не было, но между нами стояла невидимая стена, которую я так и не смогла разрушить.
Первый муж Ольги исправно выплачивал алименты, но от общения с дочерью отказался — просто вышел из её жизни как ненужная страница. А в прошлом году моя внучка, которую я считаю родной, вышла замуж. И вот тут начались неприятности. На свадьбу ни меня, ни Сашу не пригласили. Почему? Потому что торжество было только для «семьи», и мы, как оказалось, в эту категорию не вошли. Мой сын, который многие годы помогал растить эту девочку, стал для неё отцом, вдруг оказался лишним. А вот её биологический отец, тот, что не вспоминал о ней иначе как переводя деньги, спокойно находился среди гостей, как будто имел на это право.
Эти события потрясли меня, как гром среди ясного неба. Я старалась для этой девочки, радовалась всем её достижениям, помогала как могла, а в итоге получила лишь равнодушие и закрытую дверь. Я считала её своей внучкой, а она вычеркнула меня из своей жизни, даже не оглянувшись назад. Саша молчал, хотя мне было видно, как его гложет обида — он подавил её в себе, спрятал глубоко внутри, но она никуда не делась. Я чувствовала двойную боль — за себя и за него, за эту несправедливость, которая застала нас врасплох.
Год назад мне досталась в наследство маленькая однокомнатная квартира в нашем городке под Ярославлем. Я собиралась сдавать её, чтобы получать небольшую прибавку к своей небольшой пенсии — на одну пенсию сложно выжить, а лишние деньги никогда не бывают лишними. И вдруг раздался звонок. Ольга звонит, голос мягкий, почти добродушный — не узнать. Говорит, что её дочь, моя «внучка», ждет ребенка, а молодым негде обосноваться. Просит освободить квартиру для них, чтобы обеспечить им крышу над головой. Я остолбенела от неожиданности. На свадьбе мы были лишними, ненужными, а теперь, когда речь зашла о жилье, я вдруг стала «родственницей»?
Её слова повисли в воздухе, как горький упрек. Я ещё не дала согласия, но в душе всё кричит: «Нет!» Возможно, я цепляюсь за прошлое, держусь за эту обиду, как за якорь, но не в силах простить такое предательство. Моя душа стонет от воспоминаний — как я радовалась её первым шагам, как выбирала подарки на дни рождения, как считала её частичкой себя. А теперь она и её мать видят во мне лишь ресурс, который они готовы использовать и отбросить, когда он станет ненужным.
Я не понимаю, как мой сын, мой Саша, терпит всё это унижение. Как он может продолжать жить с женщиной, которая не ценит ни его усилий, ни его жертв, ни его матери? Он молчит, отводит глаза, и я замечаю, как он гаснет в этом браке. А я стою на перепутье: уступить и снова проглотить обиду или, наконец, сказать «хватит», защитить своё достоинство. Квартира — это не просто стены, это моя опора, мой островок в старости. Отдать её тем, кто вычеркнул меня из своей жизни? Это выше моих сил.
Я всё ещё раздираема сомнениями. Часть меня хочет быть доброй, великодушной, как того требует роль матери и бабушки. Но другая часть, уставшая от боли и обмана, шепчет: «Ты ничего им не должна». И этот внутренний конфликт терзает меня днем и ночью, оставляя лишь тень от той женщины, что когда-то верила в силу семьи.
