Катя встретила его случайно — в подземном переходе у вокзала в Екатеринбурге, где воздух был наполнен ароматом крепкого чая, звуками уличных музыкантов и торопливыми шагами прохожих. Он стоял, опершись о потрёпанную стену, с гитарой в руках и пел. Негромко, не для толпы, но так, что каждый звук проникал в самое сердце. Его голос был словно исповедь человека, который больше не боится быть услышанным или отвергнутым. Он пел для себя, но его мелодия цеплялась за шум города, находила её и оставалась в памяти. И она узнала его мгновенно.
Голос из прошлого.
Голос, от которого когда-то учащалось сердце, ночи казались бесконечными, а надежды — яркими, как свечи, которые она зажигала в одиночестве. Голос, который она пыталась забыть, но он жил в ней, затаившись в уголках памяти, где каждый звук отзывался слишком остро.
Артём.
На нём была та же чёрная куртка, изношенная временем, как верный спутник его скитаний. Волосы стали длиннее, лицо покрыто щетиной, но в глазах по-прежнему горела та же искра — будто он вечно в дороге, вечно на полпути к чему-то, что нельзя объяснить. Она замерла. Достала кошелёк, нашла немного мелочи. Бросила в раскрытый футляр гитары, и монеты звякнули, как эхо их прошлого.
Он не сразу поднял взгляд. А когда поднял — не удивился. Лишь кивнул, будто они расстались вчера, будто годы не разорвали их жизни на части.
— Привет, — сказал он тихо. — Ты не изменилась.
Она горько усмехнулась:
— А ты — совсем другой.
— Жизнь, — он пожал плечами, и в этом жесте была вся его история. — Кому-то дарит счастье, кому-то — только песни.
— А тебе что досталось?
— Дорога. Да десяток песен, которые никто не слушает.
Он улыбнулся, но в его глазах не было того задора, что когда-то сбивал её с ног. В песне, которую он допевал, звучали мотивы о поездах, разлуках и невозвратимом.
— Ты всё ещё поёшь? — спросила она, хотя знала ответ.
— Теперь только пою, — ответил он, и в голосе была лёгкость, которой раньше не было. — Это честнее. Никто не спрашивает, зачем. Никто не ждёт, что я стану кем-то другим.
— И тебе хватает?
— Теперь — да. Раньше я гнался за чем-то большим. Теперь просто живу.
Они замолчали. Мимо проходили люди, город шумел, не зная, что их когда-то связывала тонкая нить, которую так легко было порвать. Что она ждала его под фонарём, писала письма, которые он не читал, звонила в пустоту. Что он исчез, не оставив ни слова, будто её и не существовало.
— Я тогда не мог иначе, — сказал он, глядя в сторону. — Не оправдываюсь. Просто… я был пустым. Разбитым.
— А теперь?
Он провёл пальцами по струнам, и они тихо отозвались, как отголосок далёкого прошлого.
— Теперь я хотя бы пою. И не бегу. Это уже что-то, правда?
Она кивнула. Медленно. Внутри что-то дрогнуло — не боль, не обида, а что-то лёгкое, почти невесомое. Будто старая мелодия зазвучала снова, но уже не тянула назад.
— Мне пора, — сказала она. — Меня ждут.
Он не стал удерживать её. Лишь спросил шёпотом:
— Может, чайку? Просто так. Без прошлого. Без обещаний.
Она посмотрела на него, на этот переход, на гитару, на глаза, в которых всё ещё бродил ветер странствий. Он всегда был таким — где-то между настоящим и дорогой.
— Не сегодня, Артём, — ответила она. — Спасибо. Я больше не пью “просто чай”. Он всегда оказывается чем-то большим.
И пошла. Шаг за шагом, не оглядываясь. Будто с каждым шагом оставляла позади не его, а ту себя, что верила, ждала и надеялась.
Впереди был город, дела, тихий вечер с книгой. Жизнь, которая не останавливается.
Иногда люди возвращаются не для того, чтобы остаться. А чтобы напомнить: ты уже ушла. И это было правильно.
Она ушла. И наконец почувствовала, как легко на душе.
