“Не называй меня матерью — я ещё не готова к таким титулам!” Как женщина променяла дочь и внука на иллюзию вечной молодости
Она уже месяц в состоянии, близком к истерике. Обижена, зла и одинока. Заперлась в себе после того, как её бросил очередной ухажёр. А ведь она так надеялась, что на этот раз — “настоящая любовь”.
Мне 26, а её зовут Ирина, ей 44. Технически — она моя мать. Но на деле мы просто чужие люди. Она вышла замуж за моего отца в 19, а через год родилась я — “нечаянная радость”, как она любила говорить с язвительной усмешкой. Развелись они почти сразу, и с тех пор отец в её устах был только “лентяем” и “неудачником”.
Ирония судьбы? Этот “неудачник” уже двадцать лет счастливо женат, владеет бизнесом, имеет коттедж в Подмосковье, две квартиры в Москве и даже дачу в Крыму. Именно он подарил нам с мужем квартиру на свадьбу — здесь мы и живём.
Меня растила бабушка — папина мать. Потом отец забрал меня в свою новую семью. И знаете что? Я никогда не чувствовала себя там лишней. Моя мачеха — настоящий ангел, для меня она стала роднее родной. А вот Ирину я с детства звала по имени. И на то были причины.
Мне было девять, когда Ирина вдруг решила “отдохнуть с дочкой” и взяла меня в Сочи. Я тогда наивно спросила: “Мама, можно на море?” В ответ раздался крик, от которого, кажется, содрогнулся весь отель:
“Никогда не называй меня матерью! Ты мне возраст напоминаешь! Я — Ирина, запомнила?”
Запомнила. И с тех пор больше с ней никуда не ездила. Её интересовали мужчины, спа-салоны и ночные клубы. А я оставалась с бабушкой, потом — с отцом. И слава богу.
За эти годы у Ирины было шесть мужей. Между ними — бесконечные романы, гулянки, нарощенные ресницы и губы, как у резиновой куклы. Отработав в элитном спа-салне на Рублёвке, она колола в себя всё подряд: ботокс, филлеры, нити. Лицо уже не выражало эмоций, но она продолжала твердить: “Я ещё огурцом!”
Её последний “принц” был младше меня на три года. Паренёк по имени Артём — тощий, с татухами, работал диджеем в подпольном клубе.
“Доченька, знакомься. Это Тёма. Мы женимся. У нас серьёзно”, — объявила она, сияя, как первоклассница на линейке.
Я замерла, потом тихо сказала:
“Ирина… я беременна. Ты станешь бабушкой”.
Артём тут же начал разливать шампанское, кричать “за будущую маму!”, а мама… посерела. Молча встала, схватила сумку Louis Vuitton (подделку, конечно) и, хлопнув дверью, исчезла.
Прошла неделя. Она ворвалась ко мне в слезах, с перекошенным от уколов лицом:
“Это из-за тебя! Он меня бросил! Ты всё испортила своим ‘бабушка’! Мне всего 37! Я ещё хочу жить, а ты меня в старухи записываешь!”
Я не верила ушам. Женщина, родившая меня, назвала мою беременность — предательством. А потом выдала финальный аккорд, сжёгший последние мосты:
“У меня нет дочери. Не будет ни внуков, ни правнуков. Считай, меня не существует.”
И ушла.
А мы поехали к настоящей семье — к бабушке и дедушке. Они обняли меня, расплакались от счастья. Уже спорили, как назовём малыша, кто будет водить на прогулки, кто вязать носочки. Они — моя крепость, моя поддержка, моя родня.
А Ирина? Пусть бежит за своей вечной весной. Но однажды она проснётся в тишине — в пустой квартире, в теле, которое уже не узнать, глядя в зеркало, где давно нет её отражения. Тогда, может быть, она поймёт, что потеряла… Но будет уже поздно.
