Елена молчала. Но теща сказала всё.
— Наденька, ты молодец! Красивая, в доме порядок, и суп готовишь вкусно. Везёт моей Тимушке! — Полина Владимировна, хватаясь за миску с борщом, засмеялась, потом потёрла руки, оглядывая стол. — Наш старик говорил, что женщине без хозяйства обойтись не удастся, а красота — это как юбка на ветру, сдуёт ветер…
Надежда, не отводя взгляда от картины на стене, заулыбалась. Она давно понимала, что такие комплименты тёщи чаще приводят к резким фразам, чем к хвалебным произносинам.
— Тима должен радоваться, что встретил такую женщину. Этие молодые… Только и делают, что в тусовки да модные стёганку. — Полина Владимировна бросила на сына пристальный взгляд, заметив, как тот нахмурился. — В наше время бабы детьми были заняты, не сидели на шпильках, вот как они.
Тимофей притянул руку жены к себе, но Надежда не отреагировала.
— Полина Владимировна, попробуйте салат, с креветками, — негромко предложила она.
— Благодарю, девочка. Ты не переживай, всё обернётся. — Полина Владимировна обвела взглядом комнату, переведя его на сына. — Я, когда Тимушку ждала, мне было двадцать один, и никаких нынешних «помощей». Всё силы в колеса! И как-то выручится… А нынешние, страдают потом…
Надежда сжала губы. Ей было тридцать два, а разговоры о детях — изнуряющей боль. Три неудавшихся цикла ЭКО оставили следы. Она и Тима не сдались, но давление тёщи, которая каждую встречу запускала о внуках, зашкаливало.
— Мама, давай сменим тему, — Тимофей, сплетая пальцы с женой, ободрил её взглядом. — Как ремонт в вашей квартире? Обживаетесь?
— Обиваюсь! — та тяжело вздохнула, откинувшись на спинку стула. — Ремонтники взашей наворотили — обои скриво, штукатурка… Теперь сама занимаюсь. В моей силу — это уже смерти моего родительского поколения, — резко скривилась Полина. — Соседка, Таня, помогает, но… А что?
— Мы же уже предложили! — Тимофей выстроил пальцы в руку, наклонялся к матушке.
— А где вам! Работа, работа, — махнула та рукой. — Кого, старицу наведете?
— Мама!
— Ладно, ладно… — Полина Владимировна замолчала, разглядывая тарелку. — Только вот, не знаю, Наденька, когда вы будете начинать со своим… делом. В моём возрасте и без этого — работу, дом, мальчика растить. Одна, по правде. Надо было мужа не дать уйти, если так.
Молчание внезапно устилало комнату, как белая простыня. Тимофей стиснул жену. Надежда молчала, глядя на узор на скатерти.
— Мама, помнится, её, Светочку, дочку Надежды? — вдруг оживилась Полина. — Сорок лет мужу, трое деток. И учёба — такая, как с «золотым дипломом»! Вот когда женщина.
— Прекрасно, — сухо ответил Тимофей, протягивая тёще пирог. — Мам, ты съешь? Надя постаралась, с яблоками.
— Ой, благодарю, котёнок! — Полина, разломив пирог, сунула в него ложку. — А я когда вы с Тимушкой познакомились — думала, как же…
— На три года, — сухо поддел Тимофей. — Вот и не разница.
— Так, какая разница, — зажала рот матушка. — Я просто, ну… важно. Время идёт… Эти проблемы с плодами — не всегда счастье.
Надежда встала. Её голос звучал хриплевато:
— Мне надо позвонить. — Она вышла из комнаты.
Тимофей следил за ней, потом уткнулся в матушку.
— Зачем ты это делаешь? — спросил он.
— Что делаю? — Полина замотала головой.
— Хорошо, что Надя. Но ты знаешь, что у нас проблемы.
— Я же желаю вам! — Матушка прижала руку к груди. — И потом, тут понаехало — знахарки, травы, овсянка с яйцами.
— Хватит, — Тимофей сглотнул. — Мы к врачам серьёзным идём. Но твой… этот… стиль. Нет. Не помогает.
— Я же хочу внуков, сынок, — Полина, прижав платочек к глазам, глядела на дверь, через которую только что ушла невестка. — Время ушло… в мой возраст…
— Маме пятьдесят восемь.
— В нашем роду женщины рано умирают, — Полина Владимировна уселась, торопливо говорила. — Бабушка в шестьдесят три… Нет, лучше взглянула — и всё. Просто… совпадение.
В эту секунду Надежда вернулась, улыбаясь наигранно.
— Полина Владимировна, чайку попьёте с пирожком? — спросила она.
— Да в мои годы… давление, — хмыкнула та. — Но чай — с удовольствием.
Вечер пролетел в той же нестерпимой атмосфере. Полина жаловалась на жизнь, вздыхала о своих годах, делилась о трагедиях подруг. Тимофей терпеливо поддерживал разговор, а Надежда молчала, улыбалась, подавая тёще блины и пироги.
Когда Полина уходила, темнела улица.
— Мамка, проводи, — попросила она, натягивая пальто. — Темно.
— Конечно, мам. — Тимофей поцеловал Надежду в лоб, шёл за матушкой.
Когда дверь закрылась, Надежда осела на диван, вздохнув. Внутри было тяжело и уставшо. Она знала, что скрывать не стоит. Но терперла. За три года брака она копила силы, чтобы не поддаться страданиям.
Телефон стал звонить. На экране — имя Полина.
— Полина Владимировна, вы что-то забыли? — спросила Надежда, не отводя взгляда от экрана.
— Нет, Надечка. — Голос тёщи звучал странно, почти мягким. — Я хотела поговорить. Женщина с женщиной.
— О чём? — Надежда насторожилась.
— Об этом. — Полина Владимировна глухо вздохнула. — Я сама прошла через это. Вот, когда Тима был мал… три выкидыша. Ждала дочку. Не сложилось…
Надежда замерла с телефоном. Глаза посыпались светом.
— Я не знала, — прошептала она.
— Тима не знает, — Полина Владимировна тоже занималась молчанием, слышны были тяжёлые вздохи. — Я думала, если будет давить, то вы… Тогда похоже, что вы делаете это серьезно. Да и не знала я ваши «эко»…
Надежда, слезы подогреваясь, потушила тарелку.
— Вы не глупая, — сказала она, горло сжимаясь. — Просто… хотите. Это понятно.
— Хотела. Но не ценой вашей любви. — Полина Владимира, как будто через боль, произнесла: — Вы с Тимом — моя радость. Он вас любит. А что до детей… если не получится — усыновите. Сколько детей потеряли родителей…
Надежда молчала, ошеломлённая.
— Надеюсь, всё получится. — Полина Владимировна замолчала. — Но если нет… не беда.
Надежда посмотрела в окно, где темнота покрывала гирлянды городских фонарей.
— Пойдёмте к нам, — неожиданно сказала она. — Пока ремонт. Гостевая пустует.
Полина Владимировна сначала не ответила. Потом выдохнула:
— Спасибо, Наденька.
Надежда, протянув к себе Тима, сказала то, что больше не хотела молчать.
— Подними маму, — прошептала она. — Начинаем жить.
В тот вечер родилась мысль — и она не уходила. Три месяца спустя они вместе плели шарфы, а Полина Владимировна первой заметила изменение в Надежде. С улыбкой протянула руку, обняла её.
— Я же говорила, — прошептала она. — Просто нужно было подождать.
И через полгода, когда Арина Катринова, их внучка, появилась на свет, Полина Владимировна — уже с новым соседом — стояла возле колыбели, единственная женщина, которая осталась в доме, и улыбалась сквозь слёзы.
— Главное, когда есть с кем говорить. — Надежда касалась её руки. — И с кем молчать.
Та кивнула, глядя на стройные волосы невестки, на светлые. Полина Владимировна, наконец, нашла утешение — не в скорбях отёнка, а в её открытой боли.
Потому что иногда молчание — это только начало. А совместный разговор — конец.
