**Дневник. О дружбе, которая началась со ссоры**
Сегодня снова видел, как Надежда Степановна из соседней квартиры развешивает бельё во дворе. Движения у неё плавные, неторопливые, будто специально растягивает удовольствие. А может, просто привыкла делать всё обстоятельно.
«Ну и манерничает, — подумал я, глядя в окно. — Точно, чтоб все видели, какая она хозяйка».
Надежда Степановна действительно держалась с достоинством: волосы всегда уложены, платье отглажено, осанка — как у балерины. Видно, в молодости красивой была. А мне, если честно, это раздражало. Особенно её привычка напевать под нос, будто жизнь — сплошной праздник.
Мы с ней живём через стену уже лет двадцать, но все эти годы между нами тлела какая-то странная вражда. Началось с ерунды. Как-то раз она заметила, что я неправильно сажаю георгины у подъезда. Мол, слишком глубоко, не выживут.
«Я сам разберусь! — огрызнулся я тогда. — Не учите меня жить!»
«Да я просто хотел помочь, — растерялся сосед. — У меня на даче такие же росли, цвели пышно».
«Не надо мне вашей помощи!» — бросил я и отвернулся.
С тех пор мы здоровались сквозь зубы, а чаще просто делали вид, что не узнаём друг друга. Каждый её поступок казался мне вызовом. Купит новую шляпу — нарочно, чтоб покрасоваться. Сварит борщ — запах специально пускает по подъезду, мол, смотрите, какой я кулинар.
«Батенька, да что он вам такого сделал? — спрашивала жена, когда навещала меня. — Нормальный мужик, вроде».
«Ты его не знаешь, — ворчал я. — Только с виду спокойный, а внутри… Помнишь, как у Петровых пса забрал?»
«Да тот сам к нему прибился! Петровы его на цепи держали, а он отогрел пса, выходил. Разве это плохо?»
«Ну да, конечно! Святой человек, ничего не скажешь!»
Между тем Надежда Степановна, кажется, тоже не понимал, в чём провинился. Пытался заговорить — предлагал помочь с сумками, приносил соленья со своей дачи. Но я каждый раз отмахивался:
«Спасибо, не надо. Сам справлюсь».
Соленья даже не брал — врал, что мне острое нельзя. Хотя сосед наверняка видел, как я в магазине перцовку покупаю.
«Не пойму его, — жаловался он своему брату по телефону. — Вроде и не ссорились никогда, а он меня как врага воспринимает. Может, правда что-то не так сказал?»
«Да брось ты, — отвечал брат. — Люди разные бывают. Не всем же нравиться».
Но ему, чувствовалось, эта отчуждённость давалась тяжело. Человек он общительный, любил поболтать с соседями, а тут я — как шип в боку.
Однажды зимой я вышел во двор и увидел: Надежда Степановна лежит на льду, сумки раскиданы, апельсины по снегу катятся. Колено, видимо, подвернул.
Первая мысль: «Пусть валяется, сам виноват». Но тут же передёрнуло от такой злобы. Встал перед ним, протянул руку:
«Поднимайтесь. Осторожно».
Он ухватился, поднялся с трудом.
«Спасибо… Кажется, растянул связки».
«Давайте сначала вещи соберём, а потом разберёмся», — пробормотал я, подбирая покупки.
Довёл его до подъезда, проводил до лифта.
«Йод дома есть?»
«Должен быть».
«Помажьте, если ссадины. И лёд приложите, чтоб опухоль не пошла».
Он ещё раз поблагодарил, а я весь вечер думал о том, как он удивлённо на меня смотрел. Будто не ожидал помощи.
«А что он обо мне думал? — ворчал себе под нос, наливая чай. — Что я зверь какой-то, мимо пройду?»
Утром услышал, как он ковыляет по лестнице — лифт снова сломан. Выглянул в коридор:
«Нога как?»
«Болит, но терпимо. Спасибо вчерашнему».
Помолчал. Потом неожиданно для себя спросил:
«В магазин идёте? Давайте список, я мимо прохожу».
Он растерялся, но список протянул.
«Молоко, хлеб, сметана… Ладно. Деньги не надо, сами разберёмся».
Когда вернулся, он встретил меня пирогом.
«Вчера испёк. С капустой».
«Я… не люблю капусту», — начал было я, но тут же передумал. «То есть… спасибо».
Мы стояли на площадке, оба неловко молчали.
«Заходите, чайку попьём», — вдруг предложил он.
Я хотел отказаться, но ноги сами понесли меня за порог.
Квартира у него оказалась уютной — небогато, но со вкусом. На стене фотография: молодой парень в военной форме.
«Сын?»
«Брат. Погиб в Чечне».
«Простите, не знал».
«Давно было. А у вас семья есть?»
«Жена умерла. Дети в Питере, редко приезжают».
Чай пили молча, обсуждали цены и плохие дороги. Но напряжение потихоньку таяло.
После этого мы стали здороваться уже не из вежливости, а с каким-то тёплым чувством. Я приносил ему лекарства, когда он болел, он делился урожаем с дачи.
А однажды весной я вышел во двор — мои георгины после зимы совсем зачахли.
«Может, посадите что-то попроще? — раздался за спиной его голос. — Вот бархатцы, например. Неприхотливые, цветут до холодов».
Я взял пакетик с семенами, покрутил в руках.
«А не думаете, что я опять всё загублю?»
«Да что вы! У вас руки золотые, я видел, как вы розы на балконе вырастили. Просто георгины — сложная штука».
«Правда золотые?»
«Конечно!»
И тут я вдруг понял, что злился на него не из-за цветов.
«Знаете, — сказал я, — а я вас невзлюбил не из-за садоводства».
«А из-за чего?»
«Вы всегда такой… уверенный. А я рядом — как серый волк. Вот и злился».
Он засмеялся:
«Уверенный? Да я всю жизнь стесняюсь людей! Поэтому и хожу с высоко поднятой головой — боюсь, если опущу, меня вообще не заметят».
Мы стояли и не могли поверить, сколько лет потратили на глупые обиды.
«Дураки мы, — хмыкнул я. — Сколько времени потеряли».
«Зато теперь наверстаем», — улыбнуС тех пор мы вместе сажали цветы у подъезда, пили чай по вечерам и смеялись над тем, как глупо было тратить столько лет на ненужную вражду.
