Мила Рябинина сразу вызвала у нас неприязнь, как только вошла в наш дом.
Кудрявая, высокая, худощавая.
Кофточка на ней была ничего, но руки — не мамины. Пальцы короче и толще, сложенные в замок. Ноги худее маминых, ступни длиннее.
Мы с братом Сережей — ему семь, мне девять — сверлили её взглядом.
Длиннющая Милка, а не Мила вовсе!
Папа заметил наше поведение и цыкнул:
— Ведите себя прилично! Совсем обнаглели?
— А она надолго к нам? — капризно спросил Сережа. Ему прощалось: он маленький и мальчик.
— Навсегда, — ответил папа.
В его голосе уже зрело раздражение. Если он взорвётся, нам несдобровать. Лучше не испытывать терпение.
Через час Мила стала собираться домой. Надела обувь, и когда выходила, Сережа ловко подставил ей подножку.
Она едва не полетела в подъезд.
Папа встревожился:
— Что случилось?
— Споткнулась о разбросанную обувь, — ответила она, не взглянув на Сережу.
— Я сейчас всё уберу! — поспешно пообещал он.
И мы поняли. Он её любит.
Как ни старались, вытеснить её из нашей жизни не удалось.
Однажды, когда Мила осталась с нами без папы, на наше очередное хамство она спокойно сказала:
— Ваша мама умерла. Так бывает. Она смотрит на вас с небес. И ей, думаю, неприятно видеть, как вы себя ведёте. Она знает, что вы просто вредничаете.
Мы насторожились.
— Сережа, Настенька, вы же хорошие детки! Разве так хранят память о маме? Человека судят по поступкам. Неужели вы всегда такие колючие?
Постепенно такими разговорами она отучила нас от гадостей.
Однажды я помогла ей разложить продукты. Как же Мила меня хвалила! Погладила по спине.
Да, руки не мамины, но всё равно приятно…
Сережа заревновал и тоже расставил вымытые кружки. Мила и его похвалила.
А вечером с восторгом рассказала папе, какие мы помощники. Он был счастлив.
Мы долго не могли принять её. Хотели впустить в сердце, но не получалось.
Не мама — и всё тут!
Через год мы уже забыли, как жили без неё. А после одного случая и вовсе влюбились в Милу без памяти, как папа.
…Сереже в седьмом классе жилось несладко. Его, тихого и замкнутого, травил один пацан — Витька Громов. Такой же по росту, только наглее.
Он выбрал Сережу в соперники просто потому, что ему так захотелось.
Семья Громовых была полной, Витька чувствовал отцовскую защиту. Тот ему прямо говорил: «Мужик должен первым бить, а не ждать, пока начнут». Вот и нашёл Громов для себя удобную жертву.
Сережа приходил домой и молчал. Ждал, что само рассосётся. Но так не бывает. Обидчики наглеют от безнаказанности.
Витька уже открыто задирал его. Проходил мимо — обязательно толкал в плечо.
Я вытянула из Сережи правду, лишь увидев синяки. Он считал, что мужчины не должны грузить проблемами сестёр.
Мы не знали, что за дверью стояла Мила и всё слышала.
Сережа умолял не говорить папе, иначе будет хуже. И чтобы я не лезла к Витьке разбираться! А я готова была его порвать!
Но папу втягивать не хотелось. Он бы сцепился с отцом Громова, а там и до беды недалеко…
На следующий день Мила под предлогом похода в магазин проводила нас в школу и попросила показать Громова.
Я показала. Пусть знает, сволочь!
А дальше было нечто грандиозное.
Во время урока литературы в класс вежливо постучали. Вошла Мила — ухоженная, с аккуратным маникюром — и попросила Витьку Громова выйти: у неё к нему дело.
Учительница разрешила, ничего не заподозрив. Пацан вышел, решив, что она из организаторов.
А там…
Мила схватила его за шиворот, приподняла и прошипела:
— Ты чего моего сына достаёшь?!
— К-какого сына? — запинал он.
— Серёжу Рябинина!!
— Я… я ничего…
— Вот и пусть так будет! Если ещё раз тронешь его — я тебя сотру в порошок, понял?!
— Тётя, отпустите… — запищал Витька. — Больше не буду!
— Иди! — поставила его на место Мила. — И попробуй кому-то пожаловаться. Я твоего отца на учёт поставлю за воспитание отморозка! Учительнице скажешь, что я соседка за ключом пришла. А после уроков извинишься перед Серёжей.
Витька шмыгнул в класс, оправляя форму. Пробормотал что-то про соседку.
…С тех пор он обходил Сережу за километр. Извинился в тот же день. Коротко, но извинился.
— Папе не говорите, — попросила Мила. Но мы не удержались и рассказали.
Он был в восторге.
Потом она и меня на путь истинный направила.
В шестнадцать я влюбилась — по-дурному, безрассудно.
Стыдно вспоминать! Ладно, расскажу.
Я связалась с безработным пианистом, вечно пьяным и нищим. Он вешал мне лапшу про музу, а я таяла. Первая любовь…
Мила пришла к нему и спросила:
— Ты хоть иногда трезвый? И на что жить собираетесь?
Если бы у него был план, она бы рассмотрела наши отношения. Но одной прокуренной комнаты ей было мало.
Он был младше Милы на пять лет и старше меня на двадцать пять. Она с ним не церемонилась.
Его ответы приводить не буду, но стыдно мне не было никогда так, как тогда. Особенно после её слов: «Я думала, ты умнее».
На этом моя любовь кончилась. Не красиво, зато без тюрьмы. Мила вовремя подстелила соломки…
С тех пор прошло много лет. У нас с Сережей свои семьи — с любовью, уважением, умением вовремя остановить близкого человека. Всё это — от Милы.
Нет на свете женщины, которая сделала бы для нас больше. Папа счастлив с ней.
Когда-то у неё была трагедия. Мы с Сережей даже не знали. Папа не рассказывал.
…Мила полюбила нашего папу и ушла от мужа. У неё был сын, но он погиб по вине отца.
Мы надеемся, что хоть немного смягчили её боль. Но её роль в нашей жизни никто не приуменьшает.
Собирается вся семья — первым делом к Миле. Не знаем, как угодить: какие тапочки подать, как чай заварить. Бережём её.
И вот теперь, когда я сама стала матерью, я наконец-то поняла, как сильно она любила нас — просто потому что мы были его детьми.
