Я стояла на кухне нашей тесной двушки в Нижнем Новгороде, сжимая в дрожащих пальцах кружку с давно остывшим чаем. Четыре года семейной жизни с Игорем, годы экономии на всем ради собственного угла — и вот наш дом превратился в бесплатный отель по прихоти свекрови. Последней каплей стала её подруга Тамара, которую Людмила Семёновна буквально втюхала нам, не удосужившись спросить.
Мы с Игорем — деревенские. Годы скитаний по съёмным халупам, где клопы и плесень были нашими соседями, научили нас считать каждую копейку. Родня не помогала — моя мама подарила на свадьбу микроволновку, а свекровь преподнесла электрический чайник, который сгорел через две недели.
Когда мы наконец выкупили эту квартиру в ипотеку, делали ремонт своими силами. Игорь по ночам шпаклевал стены, я красила потолки, пока спина не отказывала. Родственники? Появлялись только на праздниках с пустыми руками. Но едва мы привели жильё в порядок, Людмила Семёновна заявила:
— Вам надо приютить мою подругу Тамару. Я ей билеты в санаторий доставала, теперь она мне обязана. Покажете ей город!
Она даже не подумала спросить, удобно ли нам. Получается, свекровь за здоровьем следит, а мы должны развлекать чужую тётку? Я задыхалась от злости, но Игорь, как всегда, промолчал.
Тамара оказалась наглой бабой. Мы таскали её по нижегородским музеям, а она вела себя, будто мы её крепостные. То кофе подавай, то в ресторан вези, то фоткай её у каждого памятника. Мы чувствовали себя обслугой. Я кипела, но сдерживалась ради мужа.
Это ведь не первый раз. Год назад у нас месяц жил её племянник Сергей. Обжирался за наш счёт, бухал, орал по ночам, а потом прихватил Игоревы кроссовки — мол, ему виднее. В довершение требовал, чтобы я нашла ему жену из города. Людмила Семёновна только отмахивалась: «Молодой ещё, одумается».
Когда Тамара уехала, сияя как масленичное солнце, у меня в душе осталась горечь. Я знала — это не конец. Игорь никогда не перечит матери. Будто забыл, как в шестнадцать она выгнала его с одним рюкзаком, орав, что он должен «в жизни пробиваться». А теперь разыгрывает святую, и сын верит каждому слову.
Я пыталась до него достучаться: скоро ребёнок, своя семья, чужих людей в доме быть не должно. Но он смотрел стеклянными глазами:
— Любка, мать желает нам добра.
Добра? У самой Людмилы Семёновны трёшка в ипотеке — пусть там селит своих попрошаек! На нашу квартиру она не дала ни копейки, а теперь распоряжается, как у себя дома. Меня трясёт от ярости, когда вижу её слащавую улыбку. При Игоре — заботливая мамочка, за спиной — хищная тварь.
В день отъезда Тамары свекровь позвонила «поблагодарить» и сразу завела речь о приезде дальней родственницы. Я взорвалась:
— Хватит! Это наш дом, не вокзальная камера хранения! Хотите помогать — пусть у вас живут!
В трубке раздалось фырканье:
— Вот неблагодарность! Я для вас горой, а ты!
Игорь, услышав мой крик, побледнел:
— Люба, ты чего? Мать не со зла.
Я смотрела на него, и сердце разрывалось. Он не видит, как она ломает нашу жизнь. Хочу защитить дом, будущего ребёнка… но как, если муж на стороне матери?
Теперь выбор: глотать обиды или ставить ультиматум. Мечтаю, чтобы Людмила Семёновна исчезла из нашей жизни, чтобы Игорь прозрел. Но боюсь — если начну войну, проиграю всё. Как поставить эту женщину на место, не разрушив семью?
