Дневник, 28октября
Сегодня я вновь сидела в своей кухне, будто в пустой тени старого дома, и пыталась понять, как же всё дошло до этого. Старшая дочь, София, уже давно превратилась в горькую женскую проклятую: её характер остр, а требования к женихам непомерны. К тридцати годам она уже не ищет мужа, а лишь ворчит, как будто бы её желудок разъедает собственная ненависть к мужчинам.
Приблуда, прошипела я, когда услышала эту слово как клятву. Младшая дочь, Аглая, пухлая и улыбчивая, лишь кивнула одобрительно. Мать молчала, но её хмурый взгляд говорил, что свекровь ей тоже не по душе. А что ещё могло понравиться? Единственный сын, Дмитрий, наш камень и надёжность, вернулся из армии с женой, которой не было ни отца, ни матери, ни денег. Никто и не знал, где её корни в детском доме или по клямке в семье. Дмитрий лишь шутит: «Не тревожься, мам, будем богаты». Сама же варварка, которую он привёл в дом, могла бы быть воровкой, аферисткой сейчас в деревне такие уже как грибы.
С тех пор Варвара Никитична, как только Приблуда вошла в наш быт, ночи ей не давали покоя. Она дремала полуглазом, ожидая новых проделок от новой невестки: когда же та начнёт «шарить» по шкафам? Сама дочь намекала, будто я должна спрятать ценные вещи: шубы, золотишко. Ведь может проснуться, а всё в прах!
А Дмитрий, мол, «плешь за месяц съел», будто бы он не видел, кого привёл в дом. Где же были его глаза? Ни кожи, ни рожи!
Но жить надо, и Приблуда нашла себе место. Наш дом поместье с тридцатью сотками огорода, три кабанчика в хлеву, птицы так, мелко, но их хватает. Работа нелёгкая, но Приблуда не жаловалась. Убиралась, готовила, укрощала кабанчиков, старалсь угодить свекрови. Если же сердце мамы не согреется, даже золотом всё будет пустое.
В первый же день Приблуда, уже назвавшая себя Варварой Никитиченой, заявила:
Зови меня отчеством. Дочери у меня уже есть, а ты, как ни стараешься, не станешь для меня дочкой.
С той поры я перестала называть её именем, а лишь «пришёл», как будто бы «надо сделать» было единственной её задачей. Мы не потакали, но и не давали золовке спуску. Каждый раз я удерживала разгорающихся дочерей, не из жалости к Приблуде, а ради порядка в доме. Тем более, что девчонка оказалась работягой, не лодырем, и я, словно тая, постепенно согревалась к ней.
Но всё изменилось, когда Дмитрий, как часто бывает, увлёкся. Какой мужик выдержит, если с утра до ночи его «дудят» в два голоса: «на ком женился, на ком женился». И тут София ввела его к своей подружке, и всё закрутилось. Золовки радовались, будто бы Приблуда теперь уберётся. Я молчала, а Приблуда делала вид, что ничего не случилось лишь глаза её стали печальны, как осенний дождь.
В один миг, будто гром среди ясного неба, пришли две новости: Приблуда ждёт ребёнка, а Дмитрий собирается с ней развестись.
Такого не может быть, сказала я Дмитрию. Я её в жёны не сватала.
Но женился живи! Не время кобелевать. Станешь отцом, а если не выдержишь, выгнусь из дома и не хочу тебя знать. Шурка будет здесь жить.
В первый раз я назвала Приблуду именем. Сёстры замерли, Дмитрий взбесился, а я, руки в боках, засмеялась:
Какой ты мужик? Пока ты лишь в штанах! Родишь ребёнка, вырастишь его, дай ум, выведи в люди тогда уже мужиком будешь!
Никогда не уклонялась от слов, но и Дмитрий тоже был в смятении.
Пришёл момент, и Дмитрий ушёл. Шурка осталась, и спустя время родила девочку, назвав её Варушкой. Когда мать узнала, ничего не сказала, но в её глазах просвечивала радость.
Никак в доме всё не изменилось, лишь Дмитрий заблудился и забыл дорогу домой. Я, как мать, скрывала свою боль, но любила внучку, баловала её, дарила сладости. Шурке же было трудно простить, что её сын через неё ушёл, но я не упрекала её.
Прошло десять лет. Сёстры вышли замуж, и в большом доме остались только я, Шурка и Варушка. Дмитрий пошёл в армию, уехал с новой женой на север. К Шурке в гости пришёл пенсионер-военный, серьёзный мужчина постарше её, который после развода получил квартиру и жил в общежитии. Он был надёжным и получал пенсию, выглядел женихом. Шурке он понравился, но куда её привести? К свекрови?
Она всё объяснила, попросила прощения и бросила его. Но он, не будучи дураком, пришёл к маме, мол, «Варвара Никитична, я люблю Шуру, без неё не могу».
Любишь? спросила я. Тогда живите вместе.
По квартире Варушку не отдам, живите здесь со мной, в моём доме, добавила я и согласилась.
Соседи шептались, как укусившие, о том, как «чокнутая» Никитична выгнала сына, а Приблуда с «хахалом» приняла его. Лентяй почти не помешал Варваре Никитиченой. Она же игнорировала сплетни, не вела разговоры с соседями о молодёжи, держалась гордо и отстранённо. Шурка родила Катю, но я уже не могла радоваться своим «внучкам», ведь Катя почти не была внучкой в моём сердце.
Внезапно болезнь тяжко ударила Шурку. Муж бросил, даже запил. Я, не произнося лишних слов, сняла все деньги со счёта и увезла её в Москву, покупала лекарства, показывала врачам всё, что могла. Не помогло. Утром Шурка попросила куриного бульона. Я, радостно, зарубила курицу, ощипала, отварила. Но она не смогла его съесть и впервые заплакала. И я, кто никогда не плакал, плакала вместе с ней:
Почему, детка, ты уходишь от меня, когда я тебя полюбила? Что ты делаешь?
Собравшись, я вытерла слёзы и сказала:
Не бойся за детей, они не пропадут.
С того момента я больше не плакала, сидела рядом, держала Шуру за руку, тихо гладила её, будто бы просила прощения за всё, что было между нами.
Через ещё десять лет Варушка вышла замуж. Пришли София и Аглая, уже постаревшие, уже «притихшие». Ни одной из них Бог детей не даровал. Собралось всё родство. Дмитрий приехал, но с женой уже разведён. Он, как всегда, с бутылкой в руках, увидел, какой красавицей стала Варушка, и обрадовался. Но узнав, что её «отец» чужой мужчина, он в гневе обрушился на меня:
Ты виновата, что пустила чужого мужчину в наш дом! Убирайся, ты тут не место. Я отец!
Я ответила, как всегда, без колебаний:
Нет, сын, ты не отец. Как в штанах был ребёнком, так и не стал мужиком.
Он не выдержал такого унижения, собрал вещи и снова тронулся в блуждающий путь. Варушка вышла замуж, родила сына, назвала его Александром в честь приёмного отца. А бабушку Варю в прошлом году погребли рядом с Шуркой.
И так мы лежим рядом: зять и свекровь. Между нами этой весной проросла берёзка, откуда ни возьмись ни кто не сажал. Приблудилась из ниоткуда. То прощальное приветствие от Шурки, то последнее «прости» от меня.
Но я всё ещё держу в памяти каждое слово, каждый шёпот, каждый шаг, пройденный сквозь боль и надежду.
