Когда я перевёз пожилую маму в свою квартиру, ожидал трудностей. Но её присутствие перевернуло мой мир.
Судьба порой поворачивает так резко, что не успеваешь понять, как очутился в иной жизни. Я привык считать себя самодостаточным. Одинокий быт в Ярославле устраивал: стабильная работа, редкие встречи с друзьями, хобби после офиса. Родители жили в деревне под Рязанью, вели спокойное хозяйство. Навещал их раз в месяц, привозил продукты, помогал по дому. Всё шло привычным путём.
Пока рельсы не разомкнулись — умер отец. Инсульт забрал его за день. После похорон мама словно сжалась: не прежняя крепкая женщина, а испуганная старушка в выцветшем платке. Сидела у печки, молчала. Ни слёз, ни стонов — будто жизнь остановилась.
Я задержался на неделю. Дом опустел, будто вымер. Впервые увидел, как мать вздрагивает от скрипа половиц, боится выйти во двор. Однажды она тихо спросила:
— Останешься ещё на сутки?
Остался. Потом — ещё. А после осенило: не могу бросить её здесь. Решил забрать к себе. Страшно? Ещё как. Но оставить одну — страшнее.
Собрали её скудный скарб: два платья, бельё, лекарства и… ту самую подушку с совой, купленную мной в Суздале лет пятнадцать назад. Она хранила её, как реликвию.
Первые дни в городе мама словно онемела. Сидела в углу, перебирала чётки, слушала старый радиоприёмник. Готовила отдельно, избегала меня — сперва злился, потом понял: так она ищет опору.
Через месяц всё изменилось. Стала встречать с работы у двери, спрашивать о делах. Я впервые за десятилетия почувствовал, что кому-то нужен. Раньше она оберегала меня, теперь — я её.
Вечерами готовили вместе: я чистил картошку, она варила борщ. Иногда вспоминала молодость, иногда молчала — но в этой тишине было больше любви, чем в словах. Снова пахло ватрушками, как в детстве, когда она гладила мои школьные рубашки.
Думал, устану от забот. Вместо этого обрёл полноту жизни. Перестал засиживаться в офисе, пропускать выходные перед телевизором. Дом наполнился теплом. Потому что дом — это теперь она.
Ссорились, конечно: из-за режима таблеток, её упрямства, моей раздражительности. Но это мелочи. Главное — я снова научился любить. Без условий, без расчётов. Ей было неважно, сколько я получаю рублей или какая у меня должность. Просто ждала, сидя на кухне с самоваром.
Иногда гадаю: сколько нам отпущено? Год? Пять? Десять? Не знаю. Но каждый вечер, когда слышу её голос: «Сашенька, иди ужинать!» — понимаю: это счастье. Дар, который не купить ни за какие деньги. Её седые волосы, морщинистые руки — мой единственный маяк.
Если бы тогда, принимая решение, кто-то сказал, как она преобразит мою жизнь — рассмеялся бы. Теперь же ясно: чтобы обрести себя, порой надо просто вернуть долг тем, кто подарил тебе мир.
