Шрамы и дружба: история непобеждённой души
Мы с Ларисой сидим на её балконе на 15-м этаже новостройки в пригороде Екатеринбурга. Она переехала сюда три года назад вместе с отцом и бабушкой. Её отец — юрист в строительной компании, которая возводила этот дом. Квартиру выбрали с просторным балконом специально для Ларисы — чтобы она могла заниматься своим любимым делом. Отец мог себе это позволить. Балкон утеплён: тёплые полы, батареи, стены отделаны фактурной плиткой, приятной на ощупь… Лариса без ума от комнатных растений и аквариумных рыбок. В квартире пять аквариумов — по одному в каждой комнате и ещё один здесь, на балконе.
Этот аквариум — угловой, с мягкой голубой подсветкой и сложной системой фильтрации, о которой я ничего не понимаю, а Лариса может рассказывать часами. Внутри — керамический замок с башенками и арками. Рыбки выплывают из его окон, словно жители подводного королевства. Четыре ярко-оранжевые рыбки, названия которых я вечно забываю, и один сомик — бронзовый птеригоплихт, как его называет Лариса. Он санитар аквариума, чистит всё за остальными.
Лариса знает о своих рыбках всё. Она активна на форумах аквариумистов, пишет статьи для тематических сайтов, её там ценят. С такой же страстью она ухаживает за растениями. После переезда её комнаты превратились в настоящие джунгли. На балконе вьётся плющ, свисают кашпо с фиалками, стоят горшки с миниатюрными ёлочками и бонсай.
Мы сидим среди этой зелени, глядя в огромное окно на реку Исеть, крыши домов и парк вдалеке. Справа внизу шумит трасса, ведущая в Березовский и Верхнюю Пышму. Лариса рассказывает, как ездила с отцом за грибами. Они забрались в такую глушь, куда проехал только их внедорожник. Набрали полные корзины, потом три дня с бабушкой солили и сушили грибы.
— Жаль, папа теперь редко бывает дома. Работает даже в выходные. Погода отличная, а скоро дожди пойдут, и никуда не съездим. Таня, давай попробуем ещё раз сфотографироваться? — Лариса смотрит на меня умоляюще.
Я вздыхаю. Идём в её комнату — такую же зелёную и уютную, как балкон. Лариса садится перед самодельным белым фоном. Я делаю несколько кадров, потом пытаемся их обработать на ноутбуке. Ей нужны фото на документы, но задача кажется невыполнимой.
Снимки не получаются. То ли я плохо снимаю, то ли причина в другом.
— Лара, хватит переживать. Внизу фотостудия, сейчас схожу, договорюсь.
Лариса неохотно соглашается. Она забирается в кресло на балконе, кутается в плед и поворачивается к окну.
Я беру ключи и бегу вниз. Фотограф — молодой парень, скучает за стойкой. Объясняю, что нужно фото на документы, но сниматься будем дома, на 15-м этаже.
— Это будет стоить…
— Не важно сколько. Фото нужны срочно, сегодня.
Поднимаемся. Парень замирает перед аквариумом, разглядывая рыбок с восхищением. Я мнусь.
— Понимаете… Постарайтесь не акцентировать… У девушки лицо сильно пострадало, поэтому она не пришла в студию. Пожалуйста.
— Без проблем. Клиент платит, остальное не моё дело.
Зову Ларису. Она выходит, закутанная в плед, молча садится перед фоном. Фотограф настраивает камеру, украдкой поглядывает на неё.
— Готово. Уберите плед.
Лариса медленно снимает ткань, выпрямляется. Лицо фотографа бледнеет, в глазах мелькает шок.
— Боже… — вырывается у него.
— Снимайте, — глухо говорит Лариса.
Он быстро делает несколько кадров, и я провожаю его к двери.
— Сестра?
— Нет, лучшая подруга. Она невероятная, сильная…
— В это легко поверить. Но в следующий раз предупреждай заранее.
— Я предупреждала…
— Да, но когда увидел… Сколько она такая?
— Двадцать три года.
— Жесть… Бедняжка.
Протягиваю деньги. Он отмахивается:
— Через час приходи, всё будет готово.
Возвращаюсь к Ларисе. Она снова на балконе, в пледе, плечи дрожат — плачет. Обнимаю её, глажу по голове, покачиваю, как маленькую.
— Ничего, Лара. Всё проходит, и это пройдёт. Смотри, листья в парке уже жёлтые. Хочешь, сбегаю за твоими любимыми кленовыми? Или за мороженым? Устроим пир?
— Мороженое в холодильнике, Тань. Ешь… Мне не хочется.
Десять лет назад я шла по больничному коридору в Екатеринбурге. Знакомые медсёстры, врачи, санитарки улыбались мне, я со всеми здоровалась.
На посту сидела пожилая медсестра:
— Таня, сколько дома была? Три месяца? Опять вернулась?
— Да, Валентина Ивановна. Надеюсь, в последний раз.
— Посмотрим, куда тебя определить… Первое отделение на ремонте, у нас теснота. Даже в детской палате койки уплотнили.
Заглянула в детскую. Десять кроваток вместо шести, все заняты.
— Есть место в 12-й. Пойдёшь?
— Полубокс? Конечно!
Валентина Ивановна вздохнула, усмехнулась.
— Пойдём. Там девочка хорошая, Лариса Соколова. Ваши ровесницы. Только… к ней привыкнуть надо. Она тоже обгорела. Сильно.
— Подумаешь, обгорела. Видали и не такое.
12-я палата — почти люкс. Душ, туалет, маленький холодильник, две удобные кровати. Даже телевизор можно поставить.
Я вошла. Моя кровать у двери была свободна. У окна сидела фигурка, укутанная в одеяло с головой. Медсестра включила свет, помогла разобрать вещи. Девочка молчала, выглядывая из-под одеяла. Видны были только глаза.
— Ларочка, это Таня. Она добрая, вылезай.
Медсестра оттянула одеяло. Я замерла. У Ларисы не было лица. Ни волос, ни ушей, вместо носа — дырочки, губ почти не видно. Шею держал поролоновый воротник. Щёк не было — сплошные рубцы, как у меня на спине и ногах. Но мои шрамы скрывала одежда. А её…
Её глаза — огромные, тёмно-карие — казались чужеродными на изуродованном лице.
Я взяла себя в руки, подошла и сказала:
—Мы сидели в тишине, слушая, как шелестит листва за окном, и в этот момент я поняла, что наша дружба — самая крепкая вещь на свете.
