Идеальный супруг. Но не мой
— Аграфена, взгляни-ка на него! — пришептывала соседка Фекла Тимофеевна, кивая в сторону седьмого участка. — Вот мужчина так мужчина! Каждую субботу супруге цветы приносит, автомобиль в рассвет помыл, чтобы Анфиску на службу сопроводить. А где твой?
Груша обреченно помешивала щи, не отрываясь от плиты. За окном действительно маячил Маркел Петрович, осторожно высаживавший помидорную рассаду, а на лавочке покоился букет алых роз.
— Феня, перестань, — утомленно молвила Груша. — Всякому свой уклад.
— Какой уклад? — возмутилась соседка, присаживаясь к столу. — Всмотрись! Участок будто иллюстрация, жену боготворит, внуков каждую субботу на великах катает. Анфиса-то как ликует! Недавно встретила ее у хлебного, полчаса расписывала, как Маркел ей на ночь массаж стоп делает.
Груша поморщилась. Маркел Петрович Широков слыл мужем образцовым. Соседки о том трубили, улица вся ведала. Он снег расчищал не только у себя, но и старикам-соседям. Помогал тын латать, инструменты одалживал, голоса на жену не повышал.
— А мне что с того? — Груша выключила конфорку, повернулась. — Мой Панфил тоже сердцем добр.
Фекла Тимофеевна фыркнула:
— Добр! Намедни в одиннадцать ночи музыку грохнул – внук проснулся, вопил до петухов. Позавчера его машина всю проезд загородила, Устиныч еле проскочил.
— Просто настроение скверное было, — оправдывалась Груша, хотя сама понимала — оправдания жидкие.
Панфил точно не был идеалом. Мог про именины забыть, миски на неделю в раковине бросить, львиную часть жалованья на спиннинги спустить. Но Груша любила его таким, какой есть. Любила корявые потуги завтрак соорудить, коли она хворала. Любила его сопение во сне. Любила даже привычку носки по спальне раскидывать.
После ухода соседки Груша вышла поливать огурцы. Сквозь забор доносился тихий диалог Маркела Петровича с женой:
— Анфисушка, может, табурет подложить? Не стой на карачках, спину надсадишь.
— Не надо, Маркел, я гляну грядку с клубникой.
— Тогда я пока самовар растоплю. Медку малинки нальешь?
— Нальешь, родной.
Груша невольно сравнила это с утренним разговором:
— Панфил, завтрак подошел!
— Сейчас! — крикнул он из казенки, добавив: — Кофей есть?
— Растворимый в банке, сам найдешь.
— А где он…
В итоге Панфил ушел на службу, хлебнув лишь чаю – кофе искать ленность одолела, а Груша мысленно корила себя за неторопливость.
Вечером, укладывая внучку Стёпиду, на каникулы приехавшую, Груша услышала вздох.
— Что стряслось, зорька?
— Бабуся, а почему дедушка Маркел каждый день тете Анфисе цветы дарит? А мой дед Панфил тебе никогда.
Груша присела на край кровати, поправила одеяло.
— А тебе хочется, чтобы мне цветы дарил?
— Очень! Ты ведь добрая, сказки читаешь, пироги печешь. Почему он не дарит?
Детская правда колола особенно. Груша не нашлась что ответить, лишь поцеловала внучку в макушку: «Спи, лапка».
Назавтра, встретив Анфису Широкову в лавке, Груша присматривалась затаенно. Анфиса и впрямь счастливой казалась. Ухоженная, в платье летнем, с прической аккуратной.
— Груша, здравствуй! Как дела? — улыбнулась Анфиса, отбирая помидоры.
— Ничего, а твои?
— Отлично! Маркел нынче щи варить задумал, поговаривает, дай, мол, жена, передохнуть. Вообрази? — Анфиса засмеялась. — Правда, я подле стола задержусь — он сахар с солью перепутает.
— Звезда тебе с мужем выпала, — промолвила Груша, и зависть ножом прошлась по голосу.
— Выпала, — согласилась Анфиса, но лицо вдруг омрачилось. — А твой Панфил? Слышала, спиннинг новий купил?
— Купил. Теперь каждую субботу на Каму махнет.
Разошлись, а Груша всю дорогу думала: как бы чудесно было, если б Панфил хоть изредка отдых предложил или корчму состряпал. Дома ждала обычная картина: муж с банкой пива у маковки (телевизора), валенки на полу валялись, а в кухонной раковине стояла скорлупа от яичницы.
— Груша, а что к ужину? — осведомился Панфил, не сводя глаз с экрана.
— Вчерашние щи разогрею, — отозвалась она, убирая валенки.
На следующий день, наблюдая за Володей, который сосредоточенно чинил калитку и время от времени посвистывал, Марина, наливая ему чай, с теплотой осознала, что уже не завидовала ничьим розам, а ценила вот этот искренний покой и простую радость своего несовершенного, но настоящего и родного мужа.