**Дневник.**
Мы её возненавидели с первой минуты, как только она вошла в наш дом.
Высокая, худая, с кудряшками.
Кофта на ней была ничего, но руки — не мамины. Пальцы короче, потолще, сцеплены в замок. Ноги тоньше, ступни длиннее.
Мы с братом Ванькой (ему семь, мне девять) сверлили её взглядом.
«Длинная Вика» — на метр с кепкой, а вовсе не «Вика»!
Папа заметил и рявкнул:
— Ведите себя прилично! Совести у вас нет?
— А она надолго? — капризно спросил Ванька. Ему прощалось — мал да удал.
— Навсегда, — отрезал папа.
По голосу ясно — раздражается. Если взорвётся, нам не поздоровится. Лучше не злить.
Через час Вика собралась уходить. Обулась. А на выходе Ванька ловко подставил ногу.
Она чуть не шлёпнулась в прихожей.
Папа встревожился:
— Что случилось?
— Да просто споткнулась, — ответила Вика, не взглянув на Ваньку.
— Обувь разбросана! Я уберу! — тут же пообещал он.
Тут мы и поняли: он её любит.
Выжить её не вышло, как ни старались.
Однажды, когда папы не было, Вика на очередную нашу выходку спокойно сказала:
— Ваша мама умерла. Так бывает. Сейчас она смотрит на вас с небес. И ей, думаю, не нравится, как вы себя ведёте. Вы пытаетесь сохранить её память, но разве злостью это делается?
Мы замерли.
— Ваня, Оля, вы же хорошие ребята! Разве так память хранят? Человек познаётся по делам. Неужели вы всегда колючие, как ёжики?
Постепенно её слова вытравили из нас гадость.
Однажды я разложила продукты из магазина. Как Вика меня хвалила! Погладила по спине.
Да, пальцы не мамины… но приятно.
Ванька заревновал, расставил кружки на полке. Ей понравилось, и вечером она с восторгом рассказала папе, какие мы помощники.
Её чуждость ещё долго не давала нам раскрыться. Хотелось впустить её в сердце, но — не мама, и всё!
Через год мы забыли, как жили без неё. А потом и вовсе влюбились в неё, как папа.
…Ваньке в седьмом классе жилось несладко. Его, тихого и замкнутого, гнобил Петька Рогов — такой же по росту, но наглее. Он просто выбрал Ваньку для самоутверждения.
У Роговых была полная семья, Петька чувствовал отцовскую защиту. Тот ему внушал: «Ты мужик — бей первым, не жди, пока тебя прижмут». Вот Петька и прижал Ваньку.
Брат молчал. Ждал, что само рассосётся. Но такие вещи не рассасываются.
Рогов уже открыто лупил Ваньку — шёл мимо, бил в плечо. Я вытянула из него правду, увидев синяки. Он считал, что мужчины не сваливают проблемы на сестёр.
Мы не знали, что Вика стоит за дверью и слушает.
Ванька умолял не лезть в драку и не говорить папе — будет хуже.
На следующий день Вика проводила нас в школу, будто в магазин, и попросила показать Рогова. Я указала. Пусть знает, скотина!
Дальше было эпично.
На уроке русского Вика, вся такая ухоженная, вежливо попросила Петьку выйти. Учительница разрешила, решив, что дело в гвоздиках.
Вика схватила Петьку за шиворот, приподняла и прошипела:
— Тебе что от моего сына нужно?
— К-какого сына?
— Ваньки Рябова!
— Н-ничего…
— Вот пусть так и будет! Если ещё раз тронешь его или даже взглянешь косо — я тебя закопаю, тварь!
— Тёть, отпустите! — запищал Петька. — Больше не буду!
— Пшёл! — поставила его на место. — И если проболтаешься — отца твоего за тюремную педагогику посадят! Учительнице скажешь, что я соседка за ключом пришла. А после уроков извинишься. Я проверю.
Петька шмыгнул в класс, весь перекошенный. Пробормотал что-то про соседку.
Больше он Ваньку не трогал. Даже взглядом. Извинился в тот же день — коротко, дрожа, но извинился.
— Папе не говорите, — просила Вика. Но мы не удержались. Папа был в восторге.
Потом она и меня на путь истинный наставила.
В шестнадцать я влюбилась — глупо, слепо. Безработный пианист, старше меня на двадцать пять, вечно пьяный. Он морочил мне голову, называл музой, а я таяла.
Вика пришла к нему:
— Ты хоть иногда трезвый? На что жить собираетесь?
При наличии плана она готова была рассмотреть нашу «любовь». Но одна прокуренная комната — не аргумент.
Он что-то пробормотал. Мне было так стыдно, особенно когда Вика сказала:
— Я думала, ты умнее.
На этом всё закончилось.
Прошли годы. У нас с Ванькой свои семьи, где ценят любовь, уважение, умение вовремя сказать правду. Всё это — от Вики.
Женщины добрее и сильнее её нет. Папа счастлив.
Однажды мы узнали её тайну. Она ушла от мужа, полюбив нашего папу. А ещё у неё был сын, но он погиб из-за бывшего. Она не смогла простить.
Надеюсь, мы хоть немного смягчили её боль.
Теперь вся семья собирается вокруг неё. Мы носим её на руках, бережём.
Потому что настоящие мамы — даже если им под ноги ставят подножки — никогда не спотыкаются.
