Мечта, так и не ставшая явью: дети выросли, забыв, что счастье – в родных объятиях
Мне уже шестьдесят один. С мужем мы прожили бок о бок больше сорока лет – и в нищете, и в достатке, сквозь слёзы и смех. Всё пережили. А теперь, на склоне лет, осталось лишь одно заветное желание – нянчить внуков. Слышать топот детских ножек, разглядывать в их чертах сына или дочь, прижимать к груди, согревать теплом, которое так рвётся из материнского сердца. Но, увы, мечта эта, кажется, так и останется мечтою…
Сыну нашему, Дмитрию, тридцать пять. Умница, светлая голова, ведущий программист в солидной зарубежной фирме. Зарабатывает хорошо, приобрёл роскошную квартиру в центре Москвы, копит на машину мечты. Помогает нам – и деньгами, и словом. Гордимся им. Но стоит завести разговор о семье – отмахивается, будто от докучливой мошкары.
«Мать, живу для себя. Ни жениться, ни детей заводить не собираюсь», – бросил он как-то в день своего рождения, когда я, дура старая, вновь завела речь о внуках.
Тогда едва сдержала слёзы. В глазах потемнело, сердце сжалось. Муж утешал – мол, всё ещё может быть. Но я-то чувствую: не изменится он. Слишком крепко вцепился в свою вольную жизнь.
И ведь не только Дмитрий. Дочка наша, Аграфена, пошла той же дорогой. Хотя с детства была хозяйкой – ласковой, заботливой… Когда ей было пятнадцать, сказала: «Замуж не пойду, детей не рожу». Мы с мужем тогда не придали значения – думали, подростковые бредни. Кто в таком возрасте говорит всерьёз?
А теперь Аграфене двадцать девять. Красавица, умница, карьера идёт в гору. Четыре года живёт с парнем, а до свадьбы всё дело не доходит. Я и с ней говорила, и с её молодым: «Может, уже пора?» А они только смеются.
«Мама, в каком веке ты застряла? Штамп в паспорте – пережиток. Мы и так счастливы».
А как осторожно заикнулась о детях – так она и вовсе отрезала:
«Мать, у меня сейчас работа. Проекты, командировки, встречи. Не до пелёнок и бессонных ночей».
Пыталась объяснить, что молодость не вечна. Что природа не ждёт. Что после тридцати и рожать труднее, и здоровье не то. Не стала слушать. Заявила, что счастье – не в семье, а в «самовыражении».
А у меня – будто нож в сердце. Ведь я же не чужая. Я – мать. Разве я враг? Не многого прошу – просто внуков обнять, сказки им рассказать, пельмени налепить. Да шанса-то мне не оставляют. Они не просто детей не хотят – они саму семью отвергают, то, чему мы с отцом их с пелёнок учили.
Недавно с Аграфеной поссорились крепко. Зашла на чай, а я только с подругой говорила – та хвастается, что второй раз бабушкой стала: дочери двадцать шесть, а уж двое ребятишек. А моя… молчит, будто речь не о ней.
Не выдержала, сорвалась. Сказала, что в её возрасте у меня уже двое детей было, что носила их в люльке, убаюкивала ночами – вот оно, настоящее счастье. А она мне холодно так:
«Мать, не сравнивай. У тебя своя доля, у меня – своя. И рожать я не обязана, чтобы ты почувствовала себя нужной».
Расплакалась я. Она ушла, не попрощавшись. А я сижу с остывшим чаем, руки дрожат. Думаю: где же ошиблась? Может, слишком мягкой была? Или, напротив, давила? Где упустила своих детей?
Теперь все подруги с внуками возятся, а я хожу к ним, улыбаюсь через силу, а потом возвращаюсь в тихий дом. Где нет детского смеха, где игрушки не валяются по углам, где никто не кричит: «Бабушка, обнимай!»
Сын заперся в своей квартире среди компьютеров и графиков. Дочь прячется за ноутбуком, делает вид, что всё под контролем. А я одна – с пустотой внутри да с упрямой надеждой. Может, ещё одумаются?
Может, поймут однажды, что деньги, карьера, статус – всё это прах. А вот внучок, что шепчет тебе на ушко: «Люблю тебя» – это навек. Это в душе остаётся, когда всё остальное уйдёт.
Но время бежит. И страшно – а вдруг мой поезд под названием «бабушка» так и не тронется с места…