— Ничем тебе оправдаться передо мной! — Алевтина резко вытянула руку, указывая матери на дверь. — Убирайся!
Алевтина вышла из техникума и свернула в сторону, противоположную остановке. До 8 Марта оставалось несколько дней, а она всё не успевала купить подарок бабушке. Никак не могла определиться. Она торопилась в магазин, когда из сумки донёсся приглушённый звонок телефона. Остановившись, Лена достала его. Бабушка.
— Бабулька, я скоро буду, — сказала Алевтина.
— Хорошо, — ответила бабушка.
Показалось, что та ещё хотела что-то сказать, да запнулась. Да и голос звучал странно, будто виновато.
— Ты чего? — быстро спросила Алевтина, пока не разъединились.
— Всё в порядке. Только… приходи быстрее. — И бабушка положила трубку.
Алевтина сунула телефон в сумку, развернулась и пошла к остановке, гадая, зачем бабушка так её торопила. «Что-то случилось. Почему бы не сказать сразу? Перезвонить надо, а то с ума сойду от мыслей…» Но тут она увидела подъезжающий автобус и кинулась к нему, едва успевая.
«Может, кошелёк украли в магазине? Или давление подскочило? Наверняка. И чего автобус ползёт? Все красные фары ему поклониться пришлось. Лучше бы пешком…» — думала Алевтина, нервно глядя в окно на мелькающие улицы.
Наконец её остановка. Она выскочила и зашагала к дому. Войдя во двор, бросила взгляд на окна. Хотя на улице ещё светло, в квартире горел свет. Сердце ёкнуло — она побежала к подъезду. У двери нащупала в сумке ключи.
— Где же они?! — воскликнула в сердцах.
Раздался щелчок замка, дверь приоткрылась, и в проёме показалась бабушка.
— Ты меня ждала? — удивилась Алевтина.
— Заходи, — коротко бросила та, пропуская внучку.
Алевтина шагнула в прихожую, внимательно изучая бабушкино лицо. Та нервничала — это было ясно.
— Что случилось, бабуль?
— Случилось, Леночка… — Бабушка оглянулась на прикрытую дверь в комнату, затем шепнула: — У нас гостья.
— Кто? — так же тихо спросила Алевтина.
Беспокойство бабушки передалось и ей. В голове мелькали лица родственников, но никто не мог объяснить, почему бабушка так взволнована.
— Увидишь. Раздевайся.
Алевтина сняла куртку и, вешая её, заметила на вешалке чужую шубу. Под ней — белые сапоги. Она поставила свои ботинки в сторонке, разглядывая модные сапожки, о которых сама могла только мечтать.
Она вопросительно взглянула на бабушку, но та лишь беспомощно на неё посмотрела и открыла дверь. Алевтина провела рукой по волосам, будто приглаживая непослушные пряди, и вошла первой. Обычно вечером они зажигали торшер, но сейчас горела яркая люстра. В углу дивана мелькнуло движение — там сидела женщина в чёрном платье.
Гостья поднялась. Ворот платья открывал острые ключицы. Тёмные волосы были небрежно собраны, пряди выбивались. Глаза усталые, лицо бледное. Выглядела она так, будто вышла из больницы — или с кладбища.
Увидев Алевтину, она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла натянутой. И тут Лену пронзило: «Мама». Слово мелькнуло и исчезло. Она не видела её больше десяти лет, но узнала.
Наверное, выражение её лица выдало всё, что она чувствовала, потому что женщина сникла. Чего она ждала? Что Алевтина бросится её обнимать?
Раньше она была красивой, но сейчас выглядела измученной, а чёрный цвет старил её. Сколько ей? Бабушка говорила, что родила её в девятнадцать. А Алевтине уже двадцать. Значит, ей тридцать девять… но казалось, будто все пятьдесят.
— Здравствуй, доченька, — дрогнувшим голосом сказала мать. — Какая ты выросла… Красавица. Бабушка говорила, что у тебя есть парень.
Алевтина бросила на бабушку укоризненный взгляд. Та опустила глаза, виновато. Женщина шагнула к ней, но Алевтина отпрянула, и та застыла, не зная, что делать.
— Зачем ты пришла? — резко спросила Алевтина, задрав подбородок.
— Просто… вернулась. Скоро у тебя день рождения.
— Через две недели! Не рано спохватилась? А раньше где была? Не звонила — ни разу!
— Алевтина, ну как же… Она деньги присылала, — тихо напомнила бабушка.
— Да, целых пять тысяч! На них мы макароны покупали, чтобы на месяц хватило. А если тебе нечего нам передать — можешь не появляться. Или на этот раз и этого не будет? — Алевтина усмехнулась, но взгляд оставался ледяным.
— Не нужна мне твоя жалость. И ты мне не нужна. Не приходи на день рождения. Посмотрела на меня? Можешь уходить.
Но мать не шелохнулась.
— Когда я из школы приходила, бабушка радостно рассказывала, что ты звонила, передавала привет. А я верила! Ждала… Потом догадалась, что бабушка просто меня утешает. И сама притворялась, будто верю ей, чтобы не огорчать. Так мы и врали друг другу все эти годы, — с горечью кинула Алевтина.
— В школе я сочиняла подругам, что мама звонит, дарит подарки, что ты вот-вот приедешь. А потом поняла — ты просто бросила меня.
— Я вспоминала… — начала мать, но Алевтина перебила:
— В девятом классе я пошла в техникум, чтобы шить и зарабатывать. Вечерами сидела за машинкой, в то время как другие гуляли…
— Прости меня, — тихо пролепетала мать.
— Не смей так меня называть!
Казалось, даже хрусталь в серванте звякнул от её крика.
— Так зачем пришла? Тебя кинул тот мужчина? Нашёл моложе? Теперь ты знаешь, каково это — быть преданной.
— Алевтина, — укоризненно сказала бабушка.
Но внучка так на неё взглянула, что та замолчала.
— Ты зачем её впустила? Она нас обеих забыла. — Алевтина презрительно окинула мать взглядом. — Нам не нужны твои показные слёзы.
— Я хочу объясниться…
— Не хочу слушать. Нечем тебе оправдаться. — Алевтина резко махнулаНо спустя годы, когда бабушки не стало, а собственная дочь впервые ослушалась её, Алевтина вдруг поняла, что материнская любовь — как та самая старинная люстра: даже если лампочки перегорают, каркас остаётся навечно, и его можно снова наполнить светом.
