В те годы, когда я была ещё девочкой, весь мой мир заключался в бабушке. Именно она растила меня, учила житейской мудрости, целовала разбитые коленки и обнимала, когда мать снова исчезала в погоне за «своим счастьем». Мать моя вечно скиталась — то с одним, то с другим мужчиной, а на меня у неё не оставалось ни времени, ни желания. Она появлялась на день-другой, бросала пару равнодушных фраз и снова растворялась в своих делах.
А бабушка… Бабушка была для меня всем. Она заменяла и мать, и подругу, и опору. Она отдавала мне всё — своё время, душу, последние гроши. Даже когда я выросла и уехала в Киев учиться, бабуля оставалась самым родным человеком. Но судьба распорядилась иначе — вскоре она тяжело заболела, и ей потребовался постоянный уход. Я бросила учёбу, вернулась. Денег не хватало, и я просила помощи у матери. Но в ответ слышала лишь стоны:
— Да я сама еле на ногах держусь… Давление, сердце, ноги болят… Ты даже не представляешь, как мне тяжело! Может, скоро и инвалидом стану!
Эти слова повторялись изо дня в день, и я не понимала — зачем она всё это говорит, если помогать не собирается? Бабушка, заметив мою растерянность, однажды тихо прошептала:
— Это она себе алиби готовит. Чтобы потом никто не сказал, что мать свою бросила. Видишь, сама «больная» — значит, не могла.
И правда — мать неустанно подчёркивала свою «немощь», но как только бабушка оформила на меня дарственную на квартиру, а спустя пару лет ушла в мир иной, случилось чудо. Мать, вдруг воспрянув духом и забыв про все свои хвори, ринулась в суд. Мол, дочь её воспользовалась слабостью старушки, та была «не в себе», а потому и завещание, и дарственную надо отменить. И началось! Бумаги, иски, заседания… Я даже не понимала, откуда у неё столько сил — ведь ещё вчера она едва ходила, а теперь сутками мотается по судам.
День за днём я всё больше удивлялась — сколько же в ней злобы и жадности. Где были эти силы, когда бабушке помощь нужна была? Где была эта прыть, когда я, двадцатилетняя девчонка, в одиночку тянула уход за лежачей больной, без денег, без поддержки? Тогда она только ныла в трубку, причитала, как ей плохо. А теперь — бодра, резва, зубы заговаривает всем вокруг, как её бедную мать лишили наследства, как её обманули, предали, оставили без крова.
Но ни дня она у постели бабушки не провела. Ни одной ночи не дежурила. Ни одного лекарства не купила. Всё легло на мои плечи. Только я видела, как бабушка мучилась, как стискивала зубы от боли, как теряла сознание, как в темноте просила воды. Только я слышала её последний вздох, держала её остывающую руку, плакала у её постели…
Когда бабушка оформляла на меня квартиру, она взглянула мне в глаза и сказала:
— Не хочу, чтобы твоя мать получила хоть копейку. Ты была рядом, только ты. Это твоё. Ты заслужила.
Я не жажду мести. Не хочу войны. Но я не позволю никому — даже родной матери — перечеркнуть волю человека, который отдал мне всё. Я обязана это отстоять — не ради квартиры, а ради памяти. Ради любви. Ради правды.
Пусть мать судится, сплетничает, разыгрывает из себя жертву. Я знаю, как было на самом деле. И пока я могу говорить — я не замолчу.
