БУРИНОМ НЕ УДАЛОСЬ ОТДАРИТЬ, ПОКА БЕЗДОМНАЯ ДЕВОЧКА НЕ СДЕЛАЛА ЧТОТО НЕВЕРОЯТНО
Никакой человек не мог подойти к нему без ран. Дикий, грозный конь, названный «Буря», был приговорён к жертвеннику, пока из ниоткуда не появилась юная Яна, брошенная в этом мире и почти невидимая для всех. То, что она сделала, ошеломило весь поселок, а конец истории изменил судьбы всех жителей.
«Убирайся отсюда, девка!» крикнул мясник, бросая в неё грязную тряпку, которую она елечуть успела увернуться. Яна бросилась с куском чёрного хлеба в руках, не оборачиваясь. Ее босые ноги стучали по булыжникам переулка, а смех взрослых глушился за стенами домов.
Она не знала, сколько часов прошло с тех пор, как последний раз ела. Одно было ясно: нельзя задерживаться в одном месте. Яна пробежала через центральную площадь, спряталась в зарослях за конюшней у ручья. Там, в тёмном деревянном вольере, где её никто не замечал, она свернулась, прижав колени к груди.
Хлеб был твёрд, но всё равно. Она ела медленно, наблюдая за конём через прутья. Буря вновь нервничал. Чёрный жеребец рычал, топая копытами землю. Он был крупнее остальных, темнее, диким. Каждый, кто пытался подойти, встречал его угрозу.
На прошлой неделе один из людей упал, сломал руку. С тех пор никто не входил в вольер без кнута. Яна видела всё. День за днём, из своего укромного уголка среди сухой травы и разбитых досок, она следила за каждым движением животного.
Её завораживала его сила, но больше её притягивала одиночка, окутывающая его. Это был не гнев, а страх, возможно, недоверие то же самое, чем она пользовалась как щитом. Внезапно дверь из задней конторы распахнулась: вышел господин Алексеев, хозяин усадьбы.
Он шёл уверенно, в сопровождении двух рабочих. Один нес папку, другой толстую верёвку. «Больше нельзя рисковать», произнёс Алексеев, не повышая голоса. «Это животное ни к чему. Оно проклято или просто сумасшедшее. Уберём его в понедельник». Яна ощутила узел в животе.
«Точно, хозяин?», спросил один из рабочих. «Можем продать дешёво, ктонибудь возьмёт? Какой смысл в живой бомбе на ногах?». Алексеев фыркнул. «Решено». Рабочие отступили, а Яна замерла, её пальцы сжали изношенную ткань платья.
Слово «жертвоприношение» эхом раздавалось в её голове, будто холодный звон. Буря продолжал топать землю, пялясь в небо. Яна смотрела, пока её глаза не зажглись.
Не задумываясь, она встала, пробралась сквозь кусты и исчезла. Ночью усадьба спала, свет гас, рабочие храпели в кузове, а ветер шевелил сухие ветви эвкалипта у ворот. Яна ждала, пока всё стихло. Затем пересекла дорогу и пробралась сквозь щель в досках вольера. Фонаря не было луна светила достаточно. Буря сразу заметил её, рыкнул, копыта грохнули. Девочка остановилась в трёх метрах от него, не приближаясь дальше. Она не сказала ни слова, просто села, не убегая, не протягивая руку, только опустив голову. Конь ворчал, но не подходил и не отступал.
Он дышал тяжело, будто не понимал, зачем маленькое существо вторглось в его пространство. Яна подняла взгляд, их глаза встретились. Минуты, а может, часы прошли. Тогда конь повернулся, опустил голову и лег, обратив спину к ней. Яна не улыбнулась, не заплакала, просто стояла, глубоко вдыхая.
Когда рассвет начал пробиваться, она встала медленно, вышла тем же путём и исчезла в зарослях. Ночь прошла, солнце лишь едва выглянуло из-за гор, когда первые лучи осветили вольер. Яна уже не была там. Никто не заметил её исчезновения. Никто не знал, что она была, но чтото ощущалось иначе.
Буря лежал в углу, головой к земле, глаза прищурены. Он уже не росчётывал, не буравил заборы. Рабочие, привыкшие к его ярости с утра, остановились, глядя с подозрением.
Что с ним? спросил староста Роман, поглаживая бороду. Не знаю, но мне не нравится, ответил другой, ставя мешок с овсом на колёса телеги. Он выглядит больным. Пришёл господин Алексеев, открыл дверь вольера. Мурлыкал он, глядя на коня. Ну, хозяин, он почти не двигался. Не ест даже овёс. Алексеев нахмурил брови. Вошёл в вольер осторожно, руки в карманах, взгляд прикован к животному.
Он подошёл на несколько шагов. Буря поднял голову, но не встал. Уши не были отведены назад, мышцы, ранее напряжённые, расслабились. Может, он уже устал бороться? сказал один из рабочих, подмигивая. Лошади вроде него не понимают. Они просто ждут момента, чтобы выпустить ярость. Алексеев наклонился, взял горсть влажной земли и пустил её сквозь пальцы. Принял решение, сказал он, вставая. Больше никаких рисков. Этот конь должен уйти.
Никто не возразил. Все знали, что «уйти» значит, скорее всего, конец. Позовите ветеринара, приказал Алексеев. Хочу быть там, когда будут делать укол. Не хочу ошибок. Быстро, пожалуйста. Роман кивнул и ушёл. Слухи молниеносно разлетелись по усадье.
Ктото говорил, что Бурю прокляли, ктото клялся, что это сын дьявола. Ни один из лучших укротителей Сибири не смог её приручить. Они привозили его из престижных конных заводов с документами о родословной, но с самого жеребёнка он проявлял мятеж. Не принимал седел, узд, человеческих рук.
Мастера приходили и уходили, униженные, избитые, разбитые. И всётаки, в то утро он стоял неподвижно. Никто не знал почему, кроме девочки, прятавшейся за кустами за конюшней, наблюдающей каждый день, лицо покрытое пылью, глаза большие, словно видящие то, что скрыто от остальных.
Яна в тот день не искала хлеба, не рыскала в мусорных кучах, просто сидела в своём уголке, глядя. Ночь перед этим не была сном; она была с ним. Видела его близко, чувствовала тяжёлое дыхание, тёплую шерсть, скрытую силу, и хоть на мгновение страх исчез.
Буря был как она дикий, сломанный, привыкший к тому, что все смотрят на него сквозь подозрение. Никто не подходил без намерения подчинить или наказать, как и к ней, которой лишь крики и толчки были привычны. Поэтому она не понимала, что чувствует в груди, когда видит его лежащим, не держащимся в бою. Было будто и он, и она сдались, или лишь отдыхали. Не дай им отнять силу, шепнула она из своего укрытия.
Я знаю, как это сказала Яна, когда все ушли к обеду, снова пробравшись в вольер. Зная, что это запрещено. Зная, что её поймают и не пустят назад, но не могла сидеть скрестив руки. Буря стоял рядом с тенью столба. Повернул голову, увидев её. Не двинулся.
Она шла медленно, босыми ногами по пыли, платье шуршало на ветру. Дойдя до нескольких метров, остановилась. Привет, почти беззвучно произнесла она. Ты меня помнишь? Конь фыркнул, будто отвечая. Не агрессивно, не испугано. Яна села снова, как в прошлый раз.
Немного подождала, пока не появился Роман у ворот и крикнул: Что ты тут делаешь, шлюшка? Выбери сейчас же. Буря взревел, бросаясь в прыжок. Яна застывала, как вкопанная. Роман открыл дверь вольера и бросился к ней, хватая за руку.
Ты с ума сошла? Этот конь может тебя убить! Она пыталась вырваться, но он вытащил её наружу без пощады. Другие рабочие подбежали, услышав шум. Господин Алексеев высказался из офиса: Что случилось? Она сидела в вольере с жеребёнком, крикнул Роман. Она как будто владелица. Алексеев посмотрел на девочку.
Ты та, кто каждый вечер приходит, сказал он, опуская шляпу. Я не хочу тебя отгонять. Он вздохнул, снял шляпу и задумчиво почесал голову. Оставьте её в покое, сказал он, глядя на рабочих. Пока я жив, этот конь не будет убит.
Тишина отразилась в коридоре, где Яна сидела, руки сжаты на коленях, лицо в грязи, глаза блестящие. Ты была здесь всё время, сказал Алексеев. И теперь всё изменилось. Она кивнула без слов.
С тех пор рутина сменилась. Яна больше не пробиралась через щель, а входила через главные ворота, сопровождаемая Романом или другими рабочими. Никто не предлагал ей хлеб, воду или добрые слова, но по крайней мере её не выгнали. Каждый вечер ей давали ровно час у Бури ни минуты больше, ни меньше.
Она снова садилась в своём любимом месте, скрещивала ноги и говорила с конём, как будто они были единственными, кто слышит друг друга. Буря иногда опускал голову, иногда рычал тихо, будто отвечая. Рабочие наблюдали, глаза их полнились удивлением и лёгкой завистью.
Как она смогла успокоить его? спрашивал Пётр, наблюдая. Это ведь невозможно. отвечал Сергей, потирая затылок. Похоже, она просто разговаривает с ним.
Местные жители, услышав истории, начали приходить к усадьбе, чтобы увидеть «девочку, приручившую дикий конь». Некоторые смеялись, другие плакали, а некоторые просто шептали: «Чудо, а может, ведьма». Алексеев, наблюдая за происходящим, тихо кивал, будто гордился тем, что в его поместье теперь живёт не только работа, а надежда.
Однажды к усадьбе подъехал старый гусарврач из Тюмени, привёзший с собой ящик с инструментами. Он подошёл к Буре, изучил его дыхание и сказал: Этот конь не болен, он просто одинок, как и ваша девчонка. Оба кивнули, понимая друг друга без слов.
С каждым днём Яна училась читать, писать и даже вести учёт овса. Её рука, хоть и маленькая, стала точной в уходе за лихими лошадьми. А Алексеев, видя, как она разговаривает с Бурой, решил открыть в усадьбе приют для больных и брошенных коней. Так в «Кузнецовке» появился «Дом света», где каждый зверь мог найти покой а Яна стала его главным «целителем».
Старый Буря, уже не такой молодой, всё же иногда поднимал голову и принимал лёгкий удар её руки. Иногда, когда солнце золотило горизонт, она садилась на его спину и медленно шла вдоль крутого холма, где в детстве прятала цветы между камнями. Их тень скользила по полям, а ветер шептал: «Вот так, девочка, так и живём без страха, без ярости, только с пониманием».
И хотя время неумолимо, а годы складывали морщины на лице Алексеевa и тонкие линии на шляпе, в сердце этого маленького сибирского поселка осталось одно: иногда сила приходит не от победы над зверем, а от того, что умеешь увидеть в нём друга, а не монстра. Яна, теперь уже не ребёнок, но всё ещё с тем же даром, продолжала говорить с лошадьми, а лошади с ней. И всё это начиналось с одной ночи, когда она просто села и смотрела, как Буря уставился в неё, а потом тихо положил голову на землю, приняв её как свою.
Так закончилась история о том, как дикая лошадь была спасена, а вместе с ней спаслась и сама девочка. И в этой тихой, слегка ироничной сказке каждый понял, что иногда лучше просто стать тем, кто слушает, а не тем, кто пытается сломать.
