«Оставила мне малышку?» — Валентину бросило в жар от внезапной догадки. «Нет, не может быть… Она точно вернётся».
Валентина пришла с работы и увидела на столе короткую записку от дочери. Их с Леной отношения всегда были как качели — то вверх, то вниз, но она не думала, что дочь возьмёт и просто уйдёт. Перечитывала строчки снова и снова, уже знала наизусть, но всё казалось — а вдруг не так поняла?
Ночь Валентина проворочалась без сна. То подушка дубовая, то одеяло, будто гиря, то нечем дышать. Плакала, спорила в пустоту с Леной, перебирала в памяти все их ссоры и редкие светлые моменты…
В конце концов, махнула рукой, встала, села за стол и включила лампу. Записка лежала поверх бумаг, измятая, будто её сто раз роняли.
В сотый раз Валентина пробежалась глазами по строкам. Нет, всё ясно. Даже будто слышала этот раздражённый, упрёками набитый голос дочери.
*«С меня хватит твоего контроля… Ты душишь… Хочу жить сама. Я взрослая. Ты бы всё равно не отпустила, поэтому ухожу, пока тебя нет. Со мной всё в порядке. Я не одна. Не ищи. Не вернусь…»*
Ни привета, ни подписи. «А я? — мысленно спросила Валентина, будто дочь могла услышать. — А если со мной что случится? Даже некуда будет сообщить… Тебе правда всё равно?»
Лена, конечно, по-своему права. Но разве есть матери, которые разрешают детям всё? Валентина хотела, чтобы дочь получила образование, встала на ноги, а не наступала на те же грабли…
Сама-то она вышла замуж студенткой. Любовь быстро сдулась, не выдержав тесной общаги, вечного безденежья и бытовой устали. А когда родилась Лена, стало ещё хуже. Муж, тоже студент, только злился и скандалил. Может, мать была права, советуя аборт? Но Валентина верила, что любовь победит. Наивная…
Через три месяца они разошлись. Валентина взяла академический и вернулась к родителям. Как ни странно, мама сразу прикипела к внучке, хотя раньше кричала «рожать рано!». Даже отпустила Валентину доучиваться, а сама нянчилась с Леной, баловала её без меры.
Пока жили родители, Валентина не знала забот. После института два года проработала учительницей английского, потом устроилась переводчиком.
А вот с личной жизнью не сложилось. Мама твердила: «Ищи мужчину с положением», но попадались либо женатые, предлагающие роль «на стороне», либо разведённые, которым нужна была мамка-кошелёк.
Когда родители умерли, они с Леной остались вдвоём. Валентина отдавала дочери всю себя. А той, как выяснилось, это было не нужно. Избалованная бабушкой, Лена считала мать тираном и мечтала о «свободе». И вот… ушла.
«Подожду. Что ещё остаётся? Рано или поздно ты вернёшься. Я ж мать… Люблю. Прощу. Лишь бы с тобой всё было хорошо…» Валентина выключила лампу и легла. Ещё полчаса ворочалась, но всё же уснула тревожным сном.
Смириться с уходом дочери было невыносимо. Она вздрагивала от каждого звонка, прислушивалась к шагам за дверью. Помимо работы, брала переводы на дом, сидела над ними до ночи. Спала урывками — так хоть не думалось.
Прошло полтора года. Звонок в дверь оторвал Валентину от работы. Она с досадой сняла очки, потёрла глаза. Перевод шёл легко — жалко прерываться. Звонок повторился.
Открыла — на пороге стояла похудевшая, осунувшаяся Лена. Валентина ахнула, бросилась обнимать:
— Ленка! Наконец-то!
Но наткнулась на ледяной взгляд и замерла. Только теперь заметила — на руках у дочери ребёнок.
— Твой? — Валентина взяла малышку. — Девочка? — обрадовалась. — Отнесу её в комнату, а ты раздевайся.
Уложила ребёнка на диван, разглядывала пухлые щёчки, тёмные реснички… И тут — хлопок двери. Оглянулась — Лены нет.
В прихожей тихо. Только мокрые следы от сапог да пухлая сумка у порога.
— Лена?! — крикнула Валентина в подъезд. Тишина. Подбежала к окну — никого.
Вернулась к ребёнку. Девочка спала.
«Неужели оставила?.. Нет, не может быть! Она вернётся… Сумка же тут!» — лихорадочно рылась в вещах. Нашла в боковом кармане документы.
Ирина Леонидовна Тихонова.
Значит, замужем так и не вышла… Отчество — просто наобум?
Записка: *«Пускай побудет с тобой немного»*.
Больше ничего.
Валентина вытряхнула сумку — бутылочка, начатая пачка смеси. «Ну хоть это…» — бросилась разводить.
Так началась новая жизнь. Валентина перешла на удалёнку, чтобы быть с Ирочкой. Уставала, крутилась, но впервые за долгие годы почувствовала — ради кого-то живёт.
В три года отдала девочку в сад, предварительно прописав у себя. Заведующей сказала: «Мама в командировках».
Шли годы. Ирочка росла смышлёной, спокойной. И… упорно называла Валентину мамой.
— У тебя другая мама, — объясняла та. — Я — бабушка.
Но девочка забывалась. В конце концов, Валентина сдалась:
— Зови меня Валей. Бабушка Валя.
С тех пор — только «Валя».
Лена не возвращалась, не звонила. Когда Ирочке пора было в школу, Валентина боялась — вдруг вопросы, вдруг опека? Пошла к директору — тому самому, при котором когда-то работала. Рассказала всё. Тот махнул рукой: «Берём».
Валентина так привязалась к Ирочке, что теперь боялась возвращения дочери. Не баловала, но отдавала ей всё. На собраниях слушала похвалы учителей с гордостью.
Ирочка была не по годам серьёзной. Валентина иногда думала: «А Лена в её возрасте…» Но нет — та не любила читать, бросила музыку, мечтала только гулять.
Весенним днём, возвращаясь из магазина с Ирочкой, Валентина копошилась с ключами у подъезда.
— Мама.
Обернулась — уронила ключи. Перед ней стояла… Лена. Но какая! Яркая, дорого одетая, с идеальным маникюром и лёгким шлейфом духов.
Ирочка подняла ключи, жлась к ВаЛена улыбнулась, протянула руку к Ирочке и тихо сказала: “Поехали домой, девочки”.
