В маленьком сибирском селе, где зимние метели воют вокруг покосившихся изб, старики Татьяна и Борис тщетно ждали сына. Их надежды таяли, как снег в оттепель, а сердце ныло от горькой обиды.
— Вряд ли приедет, — вздохнула Татьяна, глядя на Бориса. — Уже и не удивляемся.
— Опять Оксана не пустила? — хмуро спросил Борис. — Вы с ней с первого дня, как кошка с собакой.
— Бывает, — прошептала Татьяна, сжимая чашку. — Но Игорь же сам обещал! Раньше хоть изредка навещал, а теперь… У его жены вечно причины, как грибы после дождя. Видно, придётся нанимать мужиков, крышу латать. Родной сын и дня выкроить не может.
Говорила она о своём сорокалетнем Игоре с болью. Пятнадцать лет назад уехал в Новосибирск, бросив родные края. Слесарем работал, всё руками делал, а теперь только начальником сидит. Там женился на Оксане, квартиру приобрёл.
— Сам обои клеил, — вспоминала Татьяна. — А она только пальцем тыкала. Поженились поздно — ей под сорок было. До него замуж не выходила, и понятно почему — нрав у неё хуже ангины. Мы с ней сразу, как цепные псы, встретились.
— Не зря век одна маялась, — буркнул Борис. — Помнишь, как ты с ней чай пила? Будто на минном поле танцевала. Чем он вообще очаровался?
Оксана с роднёй мужа не общалась. Раз в год — максимум, когда отпускала Игоря в гости. В этот раз он клялся, что в июне возьмёт отпуск, крышу подлатает. Но Оксана, как всегда, внесла свои коррективы.
— Говорит, ребёнка ждёт, — с горечью проговорила Татьяна. — Валит всё на это: якобы одна боится оставаться. Хотя медсестра же, взрослая баба — чего ей бояться? А за две недели до отпуска и вовсе истерику закатила, хоть билеты давно куплены.
— Да что за напасть? — пробурчал Борис, хотя догадывался.
— Сначала про страх твердила, а потом… — Татьяна замолчала, глаза на мокром месте.
— Чего «потом»? Она его в офис на поводке водит? У неё же родители живут, три квартала от них! — вспылил Борис.
— Родители её, видимо, накручивают, — вздохнула Татьяна. — У них зять был — к родне ездил, а потом развод подал. Теперь дочь младшая с ними ютится. Вот и пугают Оксану, мол, наш Игорь такой же.
— Всех под одну мерку! — Борис стукнул кулаком по столу. — Игорь-то ни разу повода не давал! Да и могла бы с ним приехать, чего уж.
— Приехать? — фыркнула Татьяна. — Да она скорее в прорубь прыгнет. Ты ж знаешь, как она нас на дух не переносит. Я пробовала мирно поговорить — как об стенку горох.
Татьяна вспомнила, как Борис однажды позвонил Оксане — думал, конфликт замять. Но разговор вышел хуже драки.
— Ну и что сказала? — спросил он сквозь зубы.
— Сказала, что мы вечно к нему с просьбами лезем, семью отвлекаем, — голос Татьяны задрожал. — Что устала нам противостоять. Мол, муж должен о жене и ребёнке думать, а не о причудах стариков. Если уж отпуск взял — пусть дома сидит. И заявила, что наша развалюха ей на фиг не сдалась!
— Вот ведь стерва! — Борис аж покраснел. — А Игорь что?
— Перед тобой оправдывался, но мы-то знаем — не его вина, — махнула рукой Татьяна. — Наверное, решил не нервировать её. Боится, чтоб с ребёнком чего не вышло.
Борис не выдержал. В сердцах набрал сына и выложил всё, что накипело.
— Хватит! — орал он в трубку. — Больше не жди! Кровлю сам починю, а ты сиди под юбкой у своей командирши!
Татьяна молчала, но сердце разрывалось. Она понимала мужа, но фраза «жён — как трамваев, а родителей не выбирают» резала, как нож. Игорь был их единственным, гордостью, а теперь между ними выросла стена из Оксаниных капризов. Та держала его на коротком поводке, а он, боясь скандалов, покорно вилял хвостом.
Татьяна глядела на прохудившуюся крышу, с которой при каждом дожде лилось, будто из решета, и чувствовала, как уходит последняя надежда. Всю жизнь пахали, чтобы сыну лучшее дать, а теперь вынуждены звать чужих дядек, чтоб дом не развалился. Обида душила, но хуже всего было осознание: сын уходит всё дальше. Оксана дала понять — её семья это она и ребёнок, а старики — лишний груз.
Татьяна не знала, как вернуть Игоря. Мечтала, чтобы приехал, обнял, как в детстве, и вместе бы латали крышу, смеясь над старыми глупостями. Но вместо этого — ледяное молчание и упрёки. Семья, которую она строила годами, трещала по швам, и Татьяна боялась, что этой трещине не будет конца.
