В маленьком городке, затерянном на краю земли, будто последняя пылинка на карте, время текло не по минутам, а по временам года. Оно замирало в лютые морозы, оттаивало с хлюпаньем весной, устало дремало летом и грустило осенними дождями. В этом медленном ритме тонула жизнь Анны, которую все звали просто Аней.
Ане было тридцать лет, и вся ее жизнь казалась безнадежно застрявшей в трясине собственного тела. Она весила сто двадцать килограммов, и это был не просто вес, а целая крепость из плоти, усталости и тихого отчаяния. Она догадывалась, что причина где-то внутри, какая-то болезнь или нарушение, но поездка к врачам казалась невозможной далекой, дорогой и, вероятно, бесполезной.
Работала она нянечкой в детском саду «Ромашка». Ее дни были наполнены запахом каши, детской присыпки и вечно влажных полов. Ее большие, ласковые руки умели утешить плачущего ребенка, заправить десяток кроваток и вытереть лужу так, чтобы малыш не чувствовал себя виноватым. Дети обожали ее, тянулись к ее мягкости. Но их любовь слабая плата за одиночество, которое ждало ее за воротами садика.
Жила Аня в старом бараке, оставшемся с советских времен. Дом скрипел по ночам и боялся сильного ветра. Два года назад умерла ее мать тихая, уставшая женщина, похоронившая все мечты в этих стенах. Отца Аня не помнила он исчез давно, оставив лишь пыльную пустоту и старую фотографию.
Быт ее был тяжек. Холодная вода, ржавая из крана, туалет на улице, превращавшийся зимой в ледяную пещеру, и духота летних дней. Но главной мучительницей была печка. Зимой она пожирала две машины дров, высасывая последние деньги из ее скромной зарплаты. Аня подолгу смотрела на огонь, и казалось, что печь сжигает не только дрова, но и ее годы, силы, будущее.
И вот однажды вечером, когда сумерки наполняли комнату серой тоской, случилось чудо. Не громкое, не яркое, а тихое, пошарканное, как тапочки соседки Марины, которая вдруг постучала в дверь.
Марина, уборщица из больницы, с лицом, изрезанным морщинами, держала в руках две хрустящие купюры.
Ань, прости, ради бога. Держи. Две тысячи. Не плакались они мне, прости, бормотала она, суя деньги в руку Ане.
Аня лишь удивленно смотрела на них долг, который она уже списала два года назад.
Да ладно, Марин, не надо было беспокоиться.
Надо! горячо перебила соседка. У меня теперь деньги есть! Слушай
И Марина, понизив голос, словно рассказывая государственную тайну, начала повествование. О том, как в их городок приехали узбеки. Как один из них, увидев ее, предложил странный заработок пятнадцать тысяч.
Им гражданство нужно, срочно. Вот и ездят по таким дырам, ищут невест для фиктивного брака. Вчера меня расписали. Не знаю, как они в ЗАГСе договариваются, наверное, деньги дают, но все быстро. Мой, Алишер, сейчас у меня сидит, вечером уйдет. Моя дочь Катя тоже согласилась ей куртку новую купить, зима близко. А ты чего? Шанс-то какой. Деньги нужны? Нужны. А замуж кто тебя возьмет?
Последние слова прозвучали не со зла, а с горькой прямотой. И Аня, почувствовав знакомую боль, подумала всего секунду. Соседка была права. Настоящего замужества у нее не предвиделось. А тут деньги. Целых пятнадцать тысяч. На них можно купить дров, поклеить обои, чтобы стены не давили унынием.
Ладно, тихо сказала Аня. Я согласна.
На следующий день Марина привела «жениха». Аня, открыв дверь, ахнула и попятилась, желая спрятать свою массивную фигуру. Перед ней стоял юноша. Высокий, худощавый, с большими печальными глазами.
Боже, да он же мальчик! вырвалось у нее.
Юноша выпрямился.
Мне уже двадцать два, сказал он почти без акцента, лишь с легким напевом.
Ну вот, засуетилась Марина. Мой-то на пятнадцать лет младше, а у вас разница всего ничего восемь лет. Мужик в самом соку!
В ЗАГСе брак сразу не оформили. Чиновница в строгом костюме посмотрела на них подозрительно и сказала, что по закону нужно подождать месяц. «Чтобы подумать», добавила она.
Узбеки уехали им нужно было работать. Но перед отъездом Рустам так звали юношу попросил у Ани номер.
Тоскливо одному в чужом городе, пояснил он, и в его глазах она увидела знакомую потерянность.
Он начал звонить. Сначала робко, потом все дольше. Рустам оказался удивительным собеседником. Рассказывал о своих горах, о солнце, о матери, которую безумно любил, о том, как приехал в Россию, чтобы помочь семье. Спрашивал о ее жизни, о работе, и Аня, к своему удивлению, рассказывала не жаловалась, а говорила о смешных случаях в садике, о доме, о весенней земле. Она ловила себя на том, что смеется в трубку звонко, по-девичьи, забыв о своем весе и годах. За этот месяц они узнали друг друга лучше, чем иные супруги за годы.
Через месяц Рустам вернулся. Аня, надевая единственное нарядное платье, чувствовала не страх, а волнение. Свидетелями были его земляки. Церемония была быстрой, но для Ани вспышкой: блеск колец, слова, нереальность происходящего.
После он проводил ее домой. В комнате он торжественно вручил ей конверт с деньгами. Аня взяла его, ощущая тяжесть своего решения. А потом Рустам достал бархатную коробочку. В ней лежала золотая цепочка.
Это тебе подарок, сказал он тихо. Хотел кольцо, но не знал размер. Я я не хочу уезжать. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
Аня замерла.
За этот месяц я услышал твою душу, продолжал он, и глаза его горели. Она добрая, чистая. Моя мама умерла, она была второй женой отца, и он ее очень любил. Я тебя полюбил, Аня. По-настоящему. Позволь мне остаться.
Это было не предложение фиктивного брака. Это было предложение сердца. И Аня увидела в его глазах не жалость, а то, о чем давно перестала мечтать уважение, благодар
