В том захолустном городке, затерянном на краю света, словно последняя пылинка на карте, время текло не по минутам, а по временам года. Оно замирало в лютые морозы, булькало весенней капелью, ленилось в летнем мареве и плакало осенними дождями. В этом тягучем потоке тонула жизнь Анны, которую все звали просто Аней.
Ане было тридцать два, и вся ее жизнь казалась безнадежно застрявшей в трясине собственного тела. Она весила сто двадцать килограммов, и это был не просто вес, а целая крепость, возведенная между ней и миром. Крепость из плоти, усталости и тихого отчаяния. Она подозревала, что дело в болезни, в нарушении обмена веществ, но ехать к врачам в областной центр было немыслимо дорого, унизительно и, казалось, бесполезно.
Работала она нянечкой в детском саду «Ромашка». Ее дни были наполнены запахом детского мыла, манной каши и вечно сырых полов. Ее большие, ласковые руки умели и утешить плачущего малыша, и аккуратно заправить десяток кроваток, и вытереть лужу, не заставляя ребенка стыдиться. Дети ее обожали, тянулись к ее мягкости и спокойной нежности. Но восторг малышей слабая плата за то одиночество, что ждало ее за калиткой сада.
Жила Аня в старом бараке, оставшемся еще с советских времен. Дом скрипел балками по ночам и боялся сильного ветра. Два года назад умерла ее мать тихая, измученная женщина, похоронившая все мечты в стенах этой хрущевки. Отца Аня не помнила он исчез давным-давно, оставив после себя лишь пустоту и потрепанную фотографию.
Быт ее был суров. Холодная вода, тонкой ржавой струйкой бегущая из крана, уличный туалет, превращавшийся зимой в ледяную пещеру, и духота в комнатах летом. Но главным врагом была печь. Зимой она пожирала две машины дров, высасывая из ее скромной зарплаты последние рубли. Аня проводила долгие вечера, глядя на пламя за чугунной дверцей, и казалось, что печь сжигает не только поленья, но и ее годы, силы, будущее, превращая все в пепел.
И вот однажды вечером, когда сизые сумерки заполнили ее комнату, случилось чудо. Не громкое, не пафосное, а тихое, потертое, как тапочки соседки Галины, которая вдруг постучала в дверь.
Галина, уборщица из районной больницы, женщина с лицом, изрезанным морщинами, держала в руках две хрустящие купюры.
Ань, прости, ради бога. Держи. Две тысячи. Не лежались они мне, бормотала она, суя деньги в ладонь Ани.
Та лишь удивленно смотрела на деньги, долг за которые мысленно уже списала два года назад.
Да ладно, Галя, ну чего ты Не надо было тревожиться.
Надо! горячо перебила соседка. У меня теперь деньги есть! Слушай сюда
И Галина, понизив голос, словно сообщая государственную тайну, начала рассказывать невероятную историю. О том, как в их городок приехали узбеки. Как один из них, увидев ее, когда она подметала улицу, предложил странный заработок пятнадцать тысяч рублей.
Гражданство им, видишь ли, нужно, срочно. Вот и ездят по таким дырам, невест ищут. Фиктивных, для брака. Вчера меня расписали. Не знаю, как они там в ЗАГСе договариваются, но все быстро. Мой, Алишер, сейчас у меня сидит, «для виду», а как стемнеет уйдет. Моя дочь Таня тоже согласилась. Ей куртку новую купить, а то зима на носу. А ты чего? Шанс-то какой. Деньги нужны? Нужны. А замуж кто тебя возьмет?
Последняя фраза прозвучала не со зла, а с горькой прямотой. И Аня, почувствовав, как знакомая боль кольнула под сердцем, задумалась всего на секунду. Соседка была права. Настоящего замужества ей не светило. Женихов не было, нет и не предвиделось. Ее мир ограничивался садиком, магазином и этой комнатой с ненасытной печкой. А тут деньги. Целых пятнадцать тысяч. На них можно купить дров, можно поклеить новые обои, чтобы хоть немного разогнать уныние этих облезлых стен.
Ладно, тихо сказала Аня. Я согласна.
На следующий день Галина привела «жениха». Аня, открыв дверь, ахнула и инстинктивно отступила, пытаясь спрятать свою грузную фигуру. Перед ней стоял юноша. Высокий, худощавый, с лицом, еще не тронутым жизненной жесткостью, с большими, темными и невероятно грустными глазами.
Боже, да он же совсем мальчик! вырвалось у Ани.
Юноша выпрямился.
Мне двадцать два года, сказал он четко, почти без акцента, лишь с легким певучим оттенком.
Ну вот, засуетилась Галина. Мой-то на десять лет младше, а у вас разница всего ничего. Мужик в самом расцвете!
В ЗАГСе, однако, сразу оформлять брак не захотели. Чиновница в строгом костюме окинула их подозрительным взглядом и объявила, что по закону положен месяц ожидания. «Чтобы подумать», многозначительно добавила она.
Узбеки, деловая часть которых была завершена, уехали. Но перед отъездом Рустам так звали юношу попросил у Ани номер телефона.
Тоскливо одному в чужом городе, пояснил он, и в его глазах она увидела что-то знакомое ту же потерянность.
Он начал звонить. Каждый вечер. Сначала звонки были короткими, неловкими. Потом они стали длиннее. Рустам оказался удивительным собеседником. Он рассказывал о своих горах, о солнце, которое там совсем иное, о матери, которую безумно любил, о том, как приехал в Россию, чтобы помочь семье. Он расспрашивал Аню о ее жизни, о работе, и она, к своему удивлению, рассказывала. Не жаловалась, а именно рассказывала о смешных случаях в садике, о своем доме, о запахе первой весенней земли. Она ловила себя на том, что смеется в трубку звонко, по-девичьи, забыв о своем весе и возрасте. За этот месяц они узнали друг о друге больше, чем некоторые супруги за годы брака.
Через месяц Рустам вернулся. Аня, надевая единственное нарядное платье, ловила себя на странном чувстве не страха, а волнения. Свидетелями были его земляки, такие же подтянутые и серьезные парни. Церемония была быстрой и безэ
