Приехала к дочери без звонка… и открыла для себя страшную правду.
Порой кажется, что счастье — это когда твои дети здоровы, под крылом надёжного человека, окружены заботой. Я всегда считала себя счастливой: был верный муж, дочь Анастасия, внуки Артём и Соня. Богатства не копили, но в доме царили покой и взаимопонимание. Чего же ещё желать?
Настя вышла замуж рано — в двадцать, её избраннику Дмитрию Петрову перевалило за тридцать. Мы с супругом не спорили: мужчина с положением, квартирой в центре Нижнего Новгорода, солидный. Не юнец-романтик, а человек с фундаментом. Он организовал шикарную свадьбу, отправил их в Сочи, засыпал Настю брендовыми вещами. Родня только ахала: «Насте точно выпал счастливый билет — сразу в райские кущи попала!»
Первые годы шли как по маслу. Родились внуки, переехали в коттедж под Москвой, навещали нас по праздникам — идеальная картинка. Но постепенно я стала замечать, как Настя угасает. Отвечала коротко, смех стал редким гостем, а в глазах — туман. Говорила, что всё хорошо, но материнское чутьё не обманешь.
Однажды утром не выдержала. Позвонила — тишина. Написала — сообщение прочитано, ответа нет. Решила ехать без предупреждения. Соскучилась, скажу, и всё.
Настя встретила меня не радостью, а испугом. Отвернулась, засуетилась с чаем. Обняла внуков, помогла с ужином, осталась ночевать. Вечером Дмитрий вернулся за полночь. На пиджаке — рыжий волос, от него пахло французскими духами. Чмокнул жену в щёку — та молча убрала посуду.
Ночью пошла за водой и услышала его шёпот на лоджии: «Скоро, зайка… Она даже не догадывается». Рука сама сжала стакан, будто хотела раздавить стекло. В висках застучало.
Утром спросила прямо: «Ты в курсе?» Дочь опустила взгляд: «Мама, не лезь. У нас всё в порядке». Но я выложила факты — измену, ложь, её покорность. Настя, будто робот, твердила заученное: «Он хороший отец. Платёжки оплачивает. Дети ни в чём не нуждаются. А чувства… они у всех притупляются».
Заперлась в ванной, чтобы не разрыдаться. Казалось, теряю не только зятя, но и родную кровь. Ведь она остаётся с ним не из любви, а из страха. Страха потерять «нормальную» жизнь. А он… он просто покупает её молчание рублями.
Вечером вызвала Дмитрия на разговор. Высказала всё. Он даже не смутился.
— Ну и что? — усмехнулся. — Я не бросаю семью. Живу здесь, содержу их. Настя согласна. Ваше дело — не лезть.
— А если я открою ей глаза?
— Она и так всё видит. Проще делать вид, что слепа.
Этот цинизм оглушил. Ехала домой в электричке, глотая слёзы. Разрывалась между долгом матери и правом взрослой дочери на ошибки. Как защитить того, кто отказывается спасаться?
Муж уговаривает: «Отойди, а то потеряешь». Но я уже теряю. Она задыхается в золотой клетке, променяв достоинство на шубы и курорты.
Молюсь, чтобы однажды она проснулась, взглянула в зеркало и осознала: жизнь — не товарный чек. Что верность не торгуется в бутиках, а уважение не купишь за кредитки. И тогда, может, соберёт чемодан, возьмёт детей — и шагнёт в неизвестность.
А я… буду ждать. Стоять у окна, слушать звонок телефона. Готова обнять в любой миг. Потому что мать — это не титул. Это вечный дозор любви. Даже когда душа кричит от бессилия.
