Горько сожалею, что влезла в жизнь сына
Порой благие намерения оборачиваются молчаливой расплатой — обидой, разбитыми сердцами, трещинами в родственных узах. Я — простая русская мать, желавшая сыну лишь светлого будущего. Но одно неосторожное слово перечеркнуло всё, и теперь наша семья рассыпается, как старый пряник.
Когда мой Артём женился на Светлане, я сомневалась, но промолчала. Девушка воспитывала сына Сашеньку от первого брака — шестилетнего мальчугана с ясными глазами. Мы с покойным супругом не стали высказывать сомнений, хотя мечтали, чтобы Тёма выбрал девушку без «багажа». Сдержались. Помогали им: дарили Саше игрушки, звали в гости на пироги, пытались согреть невестку душевными разговорами. Казалось, между нами завязалась тонкая, но прочная нить.
Зажили вместе, родился общий ребёнок — наш кудрявый Ванюшка. Всё шло гладко, хоть и странно: бюджет у них был раздельный. Не понимала я этого — семья ведь должна быть общим котлом! Но молодым виднее, не стала лезть.
А потом гром грянул: сын объявил, что берёт ипотеку в московской новостройке. И платить будет только он! Мол, Света занимается детьми, а квартира — его вклад. Сердце ёкнуло: а если вдруг разлад? Останется она с двумя детьми в жилье за 15 миллионов рублей, а мой Тёма — с долгами да без угла?
Не выдержала. Пригласила сына на кухню, налила чаю из самовара и выложила:
— Родной, ты подумал? Квартира-то в твоём имени, но прописан там будешь один? Суд при разводе оставит её ей с детьми — и останешься ты как шмель зимой: и жалить нечего, и улья нет.
Артём побледнел, чашку со стола грохнул:
— Мам! Да мы же любим друг друга! Ты сразу к худшему?
А я-то хотела уберечь! Разве нет у матери права тревожиться?
Увы, сын проболтался Свете. Та — гордая, уральская — взяла да отрезала все связи. Не звонит, в «Ватсапе» молчит, Ванюшку к нам не возит. Артём позже признался: мол, сам не рад, что пересказал, теперь и ему достаётся. Говорит, Светлана плачет — дескать, свекровь им счастья не желает, каркает как ворона на погосте.
Решила сама примириться — приехала без спроса в их челябинскую квартиру. Только переступила порог — Света, бледная как снег, закутала детей в шали и вышла в подъезд. Даже взглядом не удостоила.
Сижу теперь в пустой квартире, сердце ноет. Вспоминаю, как впервые встречали их с Тёмой: Светка в скромном платье, пирог с капустой несла, Сашка за юбку меня бабушкой звал… А теперь — тишина. Отрезали, как ненужную ветвь.
Больно. Хотела как лучше — получилось как в поговорке: «Добро намереньем выстлано». Может, правда стоило глотнуть слова обратно?
Теперь я — чужая за окном их семейного счастья. Простит ли? Услышу ли ещё Ванюшкин смех в нашем доме? Не знаю. Лишь шепчу в пустоту: «Прости, сынок».
И если вы, матери, читаете это — берегите слова. Порой даже любовь, обёрнутая в колючий совет, ранит сильнее вражеской стрелы.
