— Ты о чём, мам?! — вспыхнула Алёна, вцепившись в спинку стула. — Какой ещё «чужая»? Я твоя родная дочь!
— Не ори! — Анна Петровна махнула рукой, даже не отрываясь от газеты. — Сказала как есть. А ты вообще кто такая, чтоб мне указывать?
— Мам, ты в своём уме? — в комнату ворвался Сергей, Алёнин муж. — Соседи уже стучат!
— Пусть стучат, — буркнула старуха. — В своей квартире что хочу, то и говорю.
Алёна опустилась на диван, ноги подкашивались. Всё началось с ерунды — она попросила мать не выбрасывать оставшийся борщ, хотела разогреть завтра. А в ответ услышала такое, что до сих пор в голове не укладывалось.
— Мам, может, давление? — осторожно спросила Алёна. — Таблетки пила?
— Какое ещё давление? — Анна Петровна наконец оторвалась от газеты и холодно посмотрела на дочь. — Чужая ты мне. И всегда чужой была.
Сергей переглянулся с женой. За пятнадцать лет знакомства с тёщей он видел её в разных состояниях, но такого — ни разу.
— Анна Петровна, может, врача вызовем? — предложил он. — Вы сегодня не в себе.
— Я в полном разуме! — вспылила старуха. — Надоело притворяться! Хватит изображать счастливую семью!
Алёне перехватило дыхание. В горле встал ком, а в голове крутилось одно: неужели мать правда так думает? Неужели всю жизнь терпела её из чувства долга?
— Мам, ну что за бред? — голос дрожал. — Я всегда рядом была. Ухаживала, когда ты болела. Деньги приносила, продукты…
— Вот именно! — Анна Петровна резко встала, газета шлёпнулась на пол. — Из жалости! Думала, обязана! А мне такая забота зачем?
— Из жалости?! — Алёна не верила ушам. — Да ты что? Я тебя люблю!
— Врёшь! — старуха подошла к окну, уставившись во двор. — Никто меня не любит. И ты тоже.
Сергей тихо взял жену за руку. Алёна была белая как мел, дрожала.
— Пойдём на кухню, — прошептал он. — Пусть остынет.
— Нет. — Алёна встала. — Мама, объясни. Что происходит?
Анна Петровна медленно повернулась. На лице — странная усмешка.
— Объяснять что? Думаешь, я не знаю, как ты про меня говоришь? Старая, дышащая на ладан, всем в тягость?
— Я никогда такого не говорила!
— Да брось! — старуха махнула рукой. — Слышала, как вы с Сергеем шептались. Думали, не услышу. А у меня, между прочим, слух — как у рыси.
Сергей нахмурился. Он пытался вспомнить, о чём они говорили, что могло так задеть тёщу.
— О чём конкретно?
— А ты не помнишь? — Анна Петровна прищурилась. — Про то, чтобы меня в пансионат определить. Что я вам жить мешаю.
Алёна ахнула. Месяц назад они с Сергеем действительно обсуждали этот вариант. Но не потому, что хотели избавиться, а потому что волновались: мать забывала выключить плиту, путала соседку, с которой дружила двадцать лет.
— Мам, мы не хотели тебя куда-то отправить, — попыталась объяснить Алёна. — Просто переживали…
— Хватит лапшу на уши вешать! — перебила старуха. — Всё ясно! Надоели мне ваши фальшивые улыбки!
— Анна Петровна, мы вас любим, — встрял Сергей. — Алёна ночами не спала, когда вы болели.
— По обязанности! — отрезала старуха. — Потому что «так надо»! А чтоб по-человечески… Этого не было!
Слёзы подступили к глазам. Как можно так говорить? Алёна всегда старалась быть хорошей дочерью. Даже когда своих детей на руках носила, находила время для матери.
— Мам, за что? — голос сорвался. — Что я тебе сделала?
— А что хорошего? — старуха плюхнулась в кресло. — Живёшь своей жизнью, забегаешь на пять минут, дежурно спрашиваешь про здоровье. И думаешь, этого достаточно?
— Но я звоню каждый день! Врачей вызываю, лекарства ношу!
— Для галочки! — Анна Петровна покачала головой. — А душой где? Когда ты последний раз просто так пришла, чайку со мной попила, по душам поговорила?
Алёна задумалась. В последнее время их общение сводилось к бытовухе: то рецепт выписать, то кран починить, то пенсию оформить.
— Мам, у меня семья, работа…
— Вот именно! — перебила старуха. — У тебя всё есть, а у меня кто? Никого! Сижу тут, как в клетке, жду, когда дочь милостиво появится!
— Так переезжай к нам! Сколько раз предлагала!
— Чтобы обузой быть? Чтобы зять вздыхал, а внуки косо смотрели?
Сергей хотел что-то сказать, но Анна Петровна не дала.
— Думаешь, я не вижу? Придёшь — всё делаешь на бегу, будто отбываешь повинность!
Алёна уткнулась лицом в ладони. В словах матери была правда — и это било больнее всего. Она действительно всегда спешила.
— Я старалась помочь…
— Помочь! — фыркнула старуха. — А поговорить со мной как с человеком? Рассказать, что у тебя на душе?
— Я рассказывала…
— Что? Что на работе завал, что Ваня двойку схватил, что кредит давит. А про себя? Про то, что болит здесь? — ткнула пальцем в грудь.
Алёна подняла голову. Мать смотрела на неё с отчаянием.
— Думала, тебе неинтересно…
— Неинтересно?! — старуха встала, подошла ближе. — Да я каждую твою эмоцию вижу! Чувствую, когда тебе плохо! Но ты со мной этим не делишься!
— Не хотела грузить…
— А зачем тогда матери вообще? — Анна Петровна села рядом. — Чтоб таблетки им носили?
Тишина. Сергей отошёл к окну, чувствуя себя лишним.
— Знаешь, что обиднее всего? — вдруг сказала старуха. — Ты меня не видишь. Для тебя я —
