**Дневник Полины**
Сегодня случилось нечто, от чего у меня до сих пор дрожат руки. Я едва не поперхнулась чаем, когда услышала этот голос.
— Да кто ты такая, старая карга? Только обуза для всех! Ходишь тут, воняешь. Если бы от меня зависело, я бы тебя… Приходится терпеть. Ненавижу!
Я только что разговаривала с бабушкой, Алевтиной Петровной, по видеосвязи. Она на минуту вышла из комнаты.
— Подожди, родная, я сейчас вернусь, — сказала она, кряхтя, поднялась с кресла и ушла в коридор.
Телефон остался на столе. Камера включена, микрофон тоже. Я переключилась на экран компьютера, и вдруг… услышала это. Голос, доносящийся из коридора.
Сначала подумала, что показалось. Но потом взглянула на телефон. По звуку двери кто-то вошёл в комнату. На экране мелькнули чужие руки, потом бок, а затем — лицо.
Светка. Жена моего брата. Да, голос тоже был её.
Она подошла к бабушкиной кровати, приподняла подушку, потом матрас, полезла рукой под него.
— Сидит тут, чаи распивает… Хоть бы поскорее сдохла, честное слово! Некуда спешить? Только воздух портишь да метры занимаешь… — бубнила она.
Я не шелохнулась. На пару секунд забыла, как дышать.
Светка ушла, так и не заметив камеру. А через пару минут вернулась бабушка. Она улыбнулась, но глаза остались пустыми.
— Вот и я. Кстати, не спрашивала — как работа? Всё в порядке? — спросила она так, будто ничего не произошло.
Я резко кивнула. Мозг отказывался обрабатывать услышанное, а внутри всё кричало: «Сейчас же вышвырни эту наглую тварь за дверь!»
Алевтина Петровна всегда казалась мне несгибаемой. Она не кричала, но в ней была та самая учительская строгость, которую закалили годы в школе — среди детей, родителей и бесконечных родительских собраний.
Тридцать лет она преподавала литературу. Ученики её обожали: даже Пушкина с Достоевским она умела сделать интересными.
После смерти деда она не сломалась, но её прямая спина слегка согнулась. Она стала реже выходить из дома, чаще болеть. Улыбка уже не озаряла всё лицо. Но бодрость духа не покидала её. Она верила, что любая пора жизни прекрасна, и находила радость даже сейчас.
Я всегда любила бабушку за то, что с ней было безопасно. Любая проблема казалась решаемой, если рядом она. Когда-то она отдала брату дачу, чтобы тот смог платить за учёбу, а мне — последние сбережения на ипотеку.
Когда брат, Мишка, после свадьбы заныл про дорогую аренду, бабушка сама предложила переехать к ней. «Трёшка, места хватит всем, да и присмотр за мной будет. А вдруг давление подскочит или сахар скакнёт?»
— Да и мне одной скучно. Молодым помощь не помешает, — говорила она радостно.
Мишка должен был заботиться о ней, а я помогала с продуктами, лекарствами и коммуналкой. Зарплата позволяла, а совесть не давала остаться в стороне. Иногда я давала ей наличные, иногда переводила на карту, а зная её привычку откладывать «на чёрный день», просто привозила еду. Мясо, рыбу, фрукты — всё, чтобы она питалась нормально.
— Это твоё здоровье. Особенно с твоим диабетом, — говорила я.
Бабушка благодарила, но избегала взгляда. Ей было неловко «обременять» других.
Светка с самого начала казалась мне фальшивой. Мягкие речи, слащавая вежливость, а в глазах — лёд. Взгляд оценивающий, без тепла. Но я не лезла: это чужие отношения. Лишь спрашивала у бабушки, всё ли нормально.
— Всё хорошо, дорогая, — успокаивала Алевтина Петровна. — Света готовит, дом в чистоте держит. Молодая ещё, но ничего, наберётся опыта.
Теперь я понимала: это была ложь. На людях Светка выглядела кроткой овечкой. Но когда не было свидетелей…
— Бабуль, я всё слышала… Что это было?
Бабушка замерла, будто не расслышала, потом отвела глаза.
— Да ничего, Полинка, — вздохнула она. — Света просто устала. У них сейчас сложно, Мишка на вахте. Вот и срывается.
Я пристально смотрела на неё, словно впервые. Заметила новые морщинки, поняла, что в её глазах больше нет прежнего огня. Осталось упрямство, осталась усталость. Но появилось кое-что новое. Страх.
— Срывается? Бабуль, ты слышала, что она сказала? Это не срыв. Это…
— Полинка… — перебила Алевтина Петровна. — Я потерплю. Ну подумаешь, вспылила. Молодая, горячая. А я и правда старая. Мне немного надо.
— Нет. Бабуль, не делай из меня дуру, — не выдержала я. — Или говоришь всё сейчас, или сажусь в машину и еду к тебе. Выбирай.
Бабушка замолчала. Потом опустила плечи, поправила очки. Иллюзия раскололась. Передо мной стояла не та сильная женщина, а затравленная старушка.
— Я не хотела тебя грузить, — начала она. — Ты и так в заботах. Думала, само рассосётся…
История оказалась грязнее, чем я думала.
Молодые приехали к бабушке с чемоданами и планами «копить на ипотеку». Сначала Алевтина Петровна даже радовалась: в квартире зазвучали шаги, на кухне запахло едой. Были разговоры, смех, хоть и натянутый. Светка первое время старалась: пекла пироги, подавала чай, пару раз даже сходила с бабушкой в поликлинику.
А потом Мишка уехал на вахту, и всё изменилось.
— Сначала она просто злилась, — рассказывала бабушка. — Я думала, из-за Мишки. Потом стала забирать продукты. Говорила, что тебе всё равно много не надо, а ей — надо, она же молодая… Ну а я что? Мне и правда немного надо.
Оказалось, Светка выпросила у бабушки денег в долг — из тех, что я давала на лекарства. На них она купила холодильник, поставила в свою комнату и повесила замок. Всё, что я привозила, оказывалось там.
Деньги ей никто не вернул. Наоборот, Светка стала рыться в бабушкиных вещах, искать заначки.
— Телевизор забрала. Говорит, зрение портит, — бабушка вытерла слезы. — Интернет отключает. А мне… мне же звонят, я новости читаю, рецепА потом я крепко обняла бабушку и поняла, что теперь уже моя очередь защищать её — и никому не позволю сломать эту хрупкую, но такую сильную женщину снова.
