**Личный дневник.**
*Осень, Москва.*
— Татьяна Михайловна, да как вам не стыдно?! — кричала в коридоре коммуналки соседка Галина Степановна, размахивая руками. — Вы же мать! Как можно было закрывать глаза на то, что творится с вашей дочерью?
— Тише вы, с ума сошли? — шипела Татьяна Михайловна, озираясь. — Весь дом перебудите!
— А мне плевать! Пусть все знают, какая вы родительница! Светочка третий месяц из комнаты не выходит, еле ест, а вам хоть бы что!
Мать стиснула зубы и резко захлопнула дверь. Галина Степановна фыркнула и ушла.
В комнате было душно. Светлана лежала, отвернувшись к стене, притворяясь спящей. Мать распахнула окно — ворвался холодный воздух, шевеля занавески.
— Света, вставай. Обедать пора, — тихо сказала она.
Дочь не шевельнулась. Татьяна Михайловна села на край кровати.
— Знаю, что не спишь. Давай поговорим.
— О чём? — глухо отозвалась Светлана. — Всё уже кончено.
— Ничего не кончено. Жизнь продолжается. Надо решать.
Дочь резко повернулась. Лицо бледное, глаза опухшие.
— Что решать, мам? Он женится на той… на этой Кате с факультета! А я дура ждала, когда он диплом получит!
— Детка, ну зачем так мучить себя? — мать провела рукой по её волосам. — Значит, не судьба. Встретишь другого.
— Другого? — Светлана села, уставившись в стену. — Мам, ты не понимаешь. Я же…
Задрожала, отвернулась.
— Что, доча? Говори.
— Ничего. Просто… больно.
Татьяна Михайловна вздохнула, встала.
— Ладно, отдохни. Но вечером поешь. Совсем исхудала.
На кухне зашуршала сковородка, запахло жареной картошкой. Светлану затошнило, как и весь последний месяц.
Вечером пришла тётя Люда, мамина сестра, медсестра.
— Ну как наша хмурая? — спросила она, вешая плащ.
— Лежит, ничего не ест. Совсем замучила, — вздохнула мать.
— К врачу водила?
— Да куда её тащить? Не встаёт.
Тётя Люда зашла к Светлане.
— Ну-ка, поворачивайся. Что за маета?
Осмотрела, пощупала пульс.
— Когда последний раз нормально ела?
— Не помню.
— А месячные?
Светлана напряглась.
— Давно… месяца два назад.
Тётя нахмурилась.
— Вставай. Пойдём в ванную.
— Зачем?
— Проверим.
В ванной коротко приказала раздеться. Осмотр, тяжёлый взгляд.
— Одевайся.
Вернулись в комнату.
— Света, скажи честно. У тебя с ним… было?
Дочь покраснела, кивнула.
— А предохранялись?
— Говорил, что… знает, как.
— Поняла. Ты беременна.
Тишина.
— Что?
— Три месяца уже.
Светлана закрыла лицо руками. Тётя Люда обняла её.
— Ну что ты… не реви.
— Что мне делать? Он же женится на ней!
— Завтра поедем к врачу. Убедимся.
— Маме… знать не надо.
— Пока молчи.
Ночь пролетела в беспамятстве. Утром — больница. Подтвердили: 14 недель.
— Что будешь делать? — спросила тётя у выхода.
— Не знаю.
— Поговори с ним. Может, одумается.
— Не одумается. Он её любит.
— Тогда решай сама. Или рожать одной, или…
— Или что?
— Прервать.
Светлана вздрогнула.
— Это грех.
— Жизнь одна. Подумай — сможешь ли одна?
Они молча ехали в автобусе. В голове — хаос.
Дома мать заметила её бледность.
— Что с ней?
— Анемия, — солгала тётя. — Лечить надо.
Вечером пришла подруга Оля.
— Свет, ну что за дела? Ты вся серая.
— Ничего.
— Да ладно! Мы же с пелёнок дружим.
— Оль… а если девушка в положении, а парень женится на другой?
Оля ахнула.
— Это про тебя?!
— Нет… просто.
— Сказала бы ему в лицо. Пусть знает, что натворил!
На следующий день Светлана поехала к институту. Дождалась Дмитрия у ворот.
— Света? Ты чего тут?
— Надо поговорить.
В парке сели на скамейку.
— Дима… я беременна.
Он побледнел.
— Что?
— Твой ребёнок.
— Не может быть… я же…
— Видимо, не всегда.
Он зашагал туда-сюда.
— Ты уверена?
— Врач подтвердил.
— И… что ты хочешь?
— Ничего. Просто чтоб ты знал.
— И что теперь?
— Может… не жениться на Кате?
Он резко обернулся.
— Света, я её люблю. По-настоящему.
— А меня?
— Ты… была другой.
Слёзы подступили к горлу.
— Значит, всё равно женишься?
— Да.
— А ребёнок?
— Может… не рожай? Ты молодая…
Она встала, не слушая. Ушла, не оборачиваясь.
Дома снова тётя Люда.
— Ну что, говорила?
— Говорила. Посоветовал избавиться.
— Сволочь. Что решила?
— Буду… прерывать.
— Дорого.
— У меня есть. Копила на свадьбу…
Тётя договорилась с врачом. ЛёгИ только спустя годы, глядя на своих детей, она понимала, что боль от той потери так и осталась с ней — тихой, но неизбывной тенью в сердце.
