Вот так история. Месяц назад я сидела с внуком, а вместо благодарности получила упрёки — невестка сказала, что я всё напортачила.
Всё началось обычным вечером. Часы били десять, когда зазвонил телефон. На экране — сын, Ваня. Голос дрожал: «Мам, Таню забрали на «скорой» — схватки начались раньше срока, врачи решили перестраховаться. Я еду с ней, а Мишутку не с кем оставить… Ты же поможешь?» Через полчаса он уже стоял на пороге с коляской, сумками и полуторагодовалым карапузом. В глазах — страх и надежда. Конечно, я не отказала, хоть отношения с Таней, его женой, всегда были, мягко говоря, прохладными.
С тех пор как родился Миша, меня будто вычеркнули из их жизни. Сколько раз предлагала помочь — и с едой, и с ребёнком, дать им отдохнуть — в ответ лишь: «Спасибо, мам, сами справимся». Не лезла. Но сердце ныло — я же бабушка, мне тоже хочется быть рядом. В последний раз видела внука ещё зимой. Потом Таня и вовсе отгородилась. После всех этих карантинов началась мания чистоты: всё протиралось хлоркой, двери открывали локтями, ни о каких гостях речи не шло.
А тут, как гром среди ясного неба, меня позвали. Ваня оставил целый склад: банки, кремы, расписанный по минутам график, сменную одежду и даже этот дурацкий фитбол. «Таня укачивает его только на мяче, иначе не засыпает», — быстро объяснил он. Я кивнула, хотя про себя подумала: «Ну уж нет, без этих заморочек обойдёмся. Ребёнок должен спать сам». Отправив сына в больницу, позвонила на работу и взяла отпуск за свой счёт. Не впервой — справлялась и не с такими трудностями.
Первая ночь, конечно, была адом. Малыш орал так, что прибежали соседи — проверили, всё ли в порядке. Пришлось извиниться, объяснить. Пожали плечами, ушли. Но уже через пару дней он засыпал быстрее. Я гладила его по спинке — медленно, спокойно. Он затихал под моей ладонью, будто под колыбельную.
Через неделю позвонила Таня. Допытывалась: чем кормлю, как спит, как ходит в туалет, какого цвета каша. Отвечала честно — всё в порядке, ест мои домашние пюре из овощей и фруктов, магазинному не доверяю. Она молчала. Не верила, что ребёнок может засыпать без мяча, без их сложных ритуалов.
Прошло две недели. Я жила этим малышом, отдавала ему всю душу. Руки вспомнили, как держать младенца, сердце билось в такт его дыханию. Устала, конечно, но была счастлива. Наконец-то почувствовала себя бабушкой.
Когда Таню выписали, я передала Мишутку, аккуратно сложила вещи. Ни «спасибо», ни улыбки. Только холодный взгляд и фраза:
— Всё сделали неправильно.
— В смысле? — не поняла я.
— Сбили режим. Теперь он ночью орет, а от ваших пюре у него сыпь. Я же просила не отступать от инструкции. Почему вы нас не слушали?
Я онемела. Две недели — ни намёка на проблемы, и вдруг — обвинения. Вместо благодарности — скандал. Стало горько и обидно. Я же не напрашивалась, я помогала в беде. А в ответ — «всё испортила».
Теперь мне запрещено видеться с внуком. Таня заявила, что не доверяет мне. Мишу вижу только на фото, которые Ваня изредка выкладывает. Он молчит, не вступается. И я не давлю. Но внутри всё переворачивается.
Я не виню себя. Сына растила без всяких мячей и модных методик, и он вырос прекрасным человеком. А тут — кормление по граммам, сон по минутам, всё по науке. Где тут душа?
Не знаю, кто прав. Знаю одно: я бабушка и люблю своего внука. И если вдруг снова позовут на помощь — дверь открою без раздумий. Но эта обида, эта чёрная неблагодарность — останется со мной навсегда.
