Сын привёл в дом новую жену с двумя детьми. Теперь каждый мой день — сущий ад.
Уже третий год моя жизнь напоминает дурной сон, из которого не выбраться. Всё началось, когда мой сын Игорь, тридцатипятилетний мужчина, поселил в нашу двушку в Питере свою новую жену — Екатерину. С ней были двое её детей от прошлого брака. Сначала он сказал, что это ненадолго. Временно. Как часто мы, матери, верим этим обещаниям…
Прошло три года. В нашей квартире теперь не семья — целая коммуналка: я, сын, его жена, её двое детей, а теперь ещё и третий на подходе. Видимо, Бог в старости решил лишить меня покоя. Наверное, за какие-то грехи.
Катя не инвалид, здорова, чуть за тридцать. Но работать не хочет. Мол, «дети — это работа». Только вот дети целый день в садике, а она — нет. Она не на работу ходит, а гулять. То к подружке, то в салон. Куда именно — не знаю.
Игорь сначала обещал: оформят бумаги, она устроится, возьмут ипотеку или съёмную квартиру. Я поверила. Я же мать — всегда надеюсь на лучшее. Но год прошёл, второй, вот уже третий. Ничего не изменилось. Только живот у Кати подрос.
Она не хамит, не грубит — говорит вежливо. Но в доме пальцем о палец не ударит. Ни полы помыть, ни посуду, ни еду приготовить. Даже за детьми толком не следит — включит мультики, сунет им в руки планшет и утыкается в телефон. Вечером — тишина от неё и крики от детей.
Вся работа на мне. Встаю в пять утра. Подрабатываю уборщицей в двух конторах, возвращаюсь к девяти — и сразу за дела: стирка, уборка, готовка. Пока все на работе или в садике, отскребаю кухню от жира, варю обед. Потому что к обеду Игорь с женой приходят — есть надо. Вечером — то же самое. Только ближе к десяти могу наконец присесть. Иногда просто стою у плиты и плачу. От усталости.
Моя пенсия уходит на коммуналку и еду. Зарплаты сына на такую ораву не хватает. А Катя, разумеется, «в декрете». Хотя официально туда ещё не выходила.
Недавно попыталась поговорить с Игорем. Сказала — квартира мала, мне тяжело, здоровье сдаёт. Ведь недавно с давлением скорую вызывали — прямо у плиты стало плохо. Врач строго-настрого запретил переутомляться. А он только плечами пожал:
— Мам, я тут тоже живу. Квартира и моя. Никуда мы не поедем. Денег нет. Потерпи.
Вот и весь разговор.
Вот и вся благодарность.
Вот и всё, что осталось от сына.
Думаю уехать. Взять кредит, снять хоть какую-то конуру — лишь бы тишина. Лишь бы никого. Потому что ещё один ребёнок в этом доме — и я сломаюсь. Здесь уже не жизнь — выживание.
Я больше не живу. Я обслуживаю их. Я прислуга. В собственном доме. В свои годы. И страшнее всего, что никто из них даже не задумывается, как мне тяжело. Они просто живут. И ждут, когда я накормлю, приберу, промолчу.
Хочется кричать, но я стискиваю зубы. Больше нет сил, но я делаю. Потому что иначе — грязь, голод, холод. Потому что я — мать. Потому что я — бабушка. Потому что я — одна.
