Вот уже третий год мой дом — будто тихий ад, из которого нет выхода. Всё началось, когда мой сын Денис, тридцатипятилетний мужчина, привёл в нашу двухкомнатную хрущёвку в Питере свою новую жену. Лиду. С двумя её детьми. Сначала он говорил: «Ненадолго». Временный вариант. Ха! Как же часто мы, бабушки, верим этим сладким обещаниям…
Три года прошло. В квартире теперь не семья — целый батальон: я, Денис, Лида, её двое детей и… она опять в положении. Видно, Бог в старости решил не дать мне ни минуты покоя. Наверное, за грехи молодости.
Лида — не инвалид, не больная, ей всего тридцать с хвостиком. Но работать не собирается. «Дети занимают всё время», — говорит. Только вот дети с утра в садике. А Лида? Лида идёт гулять. Или в кафе с подругами. Или на шопинг. На что — мне неведомо.
Сначала Денис клялся: вот оформят бумаги, она устроится, и они съедут. Я верила. Я же мать — сердце надеется до последнего. Но год прошёл, второй, третий пошёл. Ничего не меняется. Только Лидин живот растёт.
Она мне в глаза не хамит, вежлива. Но дома — ноль действий. Ни пол протереть, ни суп сварить. Дети? Включит «Машу и Медведя», сунет им печенье — и в телефон уткнётся. А вечером — тишина от неё, гам от детей.
Вся работа на мне. Встаю в пять утра. Подрабатываю уборщицей в бизнес-центре, к восьми возвращаюсь — и сразу за швабру. Пока все на работе, отдраиваю кухню от жира, стираю, готовлю обед. Потому что к обеду Денис с Лидой приходят — есть хотят. Ужин, уборка, и только к десяти могу присесть. Иногда плачу у раковины. От усталости.
Пенсия уходит на ЖКХ и еду. Зарплаты Дениса на такую ораву не хватает. А Лида, само собой, «в декрете». Хотя официально ещё даже не уходила.
Недавно попыталась поговорить с сыном. Говорю: «Квартира тесная, мне тяжело, здоровье сдаёт». В прошлом месяце скорую вызывали — давление зашкалило у плиты. Врач запретил нагрузки. А он плечами пожал:
«Мам, я тут тоже живу. Мы никуда не денемся. Денег нет. Терпи».
Вот и весь разговор.
Вот и вся благодарность.
Вот и весь сын.
Думаю съехать. Взять ипотеку, найти хоть комнату. Пусть тесную, пусть старую. Лишь бы тишина. Лишь бы одна. Потому что ещё один ребёнок в этой давке — и я сломаюсь. Здесь уже не жизнь — выживание.
Я не живу. Я обслуживаю. Я — прислуга. В своём же доме. На старости лет. И самое страшное — никто из них даже не задумывается, каково мне. Они просто живут. И ждут, когда я накормлю, приберу, помолчу.
Хочется орать, но я стискиваю зубы. Я больше не могу, но делаю. Потому что иначе — грязь, голод, холод. Потому что я — мать. Потому что я — бабушка. Потому что я — одна.
