Уже три года моя жизнь превратилась в бесконечный кошмар, из которого нет выхода. Всё началось в тот злополучный день, когда мой сын Дмитрий, мужчина под сорок, привёл в нашу скромную двушку в Санкт-Петербурге новую жену. Анну. С ней было двое её детей. Тогда он клялся, что это ненадолго. Время покажет. Как часто мы, женщины, верим пустым обещаниям…
Сейчас в квартире не просто семья — целый лагерь: я, Дима, его Анна, её сын с дочкой и… она снова в положении. Видно, Бог в старости решил меня испытать — ни покоя, ни тишины, ни минуты для себя. Наверное, за грехи.
Анюта здорова, ей чуть за тридцать, но работать не спешит. Уверяет, что «в декрете». Хотя её дети с утра в садике. Сама же она не идёт в офис, а на прогулку. То в кафе, то к подругам, то на шопинг. Куда именно — мне неведомо.
Сперва сын говорил: оформят бумаги, встанет на ноги, снимут жильё или возьмут ипотеку. Я верила. Ведь я мать — а матери всегда надеются. Но шли месяцы, годы, а ничего не менялось. Лишь живот у невестки рос.
Она не грубит мне в лицо, держится вежливо. Но дома — ноль помощи. Ни пол протереть, ни суп сварить. Дети у неё под телевизором — мультики целый день, а сама в телефоне. Вечером только крики и топот.
Вся работа на мне. Встаю затемно. Подрабатываю уборщицей в трёх местах, к восьми вечера еле ноги волочу. Не успею чайку глотнуть — уже надо убирать, стирать, кормить семью. Пока все на работе, я одна отдраиваю кухню от жира, глажу бельё, ставлю борщ. Потому что к обеду голодные зять с женой придут. После ужина — снова посуда. Только к ночи могу присесть. Иногда просто ловлю себя на том, что плачу у окна. От усталости.
Моя пенсия уходит на коммуналку и еду. Зарплаты Димы на такую ораву не хватает. А Анна, ясное дело, «в декрете». И до него, и после.
Недавно попробовала поговорить с сыном. Сказала, что тесно, что здоровье сдаёт, что после больницы врач запретил нагрузки. Тогда у плиты давление подскочило. В ответ только плечи пожал:
— Мам, квартира и моя тоже. Никуда мы не денемся. Денег нет. Потерпи.
Вот и вся благодарность.
Вот и вся любовь.
Вот и весь мой сын.
Хочу сбежать. Взять кредит, снять хоть каморку — лишь бы тишина. Лишь бы никто не орал. Потому что я не переживу ещё одного ребёнка в этих стенах. Здесь уже не живут — здесь выживают.
Я не человек — я прислуга. Раба в собственной квартире. В свои-то годы. А самое страшное — никто из них даже не задумывается, как мне тяжело. Они просто существуют. И ждут, когда я накормлю, уберу, замолчу.
Хочется закричать, но я стиснула зубы. Больше нет сил, но руки сами делают. Потому что иначе — грязь, голод, слёзы. Потому что я — мать. Потому что я — бабушка. Потому что я — совсем одна.
