В новогоднюю ночь родители вышвырнули его на улицу. Через годы он распахнул перед ними дверь — но не в тот мир, куда они надеялись войти.
Окна блистали огнями, из квартир доносились смех и звон бокалов. Весь город кутался в праздничную суету. А он стоял на обледеневшем крыльце, в старой ветровке и стоптанных тапочках, с рюкзаком, брошенным в сугроб, и не мог поверить, что это реальность. Лишь колючий ветер и слепящий снег, хлеставший по щекам, напоминали: это не морок.
— Исчезни. Чтоб духу твоего тут не было! — прохрипел отец, и дубовая дверь с грохотом врезалась в косяк, едва не задев его нос.
А мать? Она замерла у стены, ссутулившись, уставившись в пол. Ни звука. Ни шага в его сторону. Только сжала губы и отвернулась. Это молчание било сильнее любой пощечины.
Артём Волков сполз со ступенек. Снежная каша мгновенно промочила носки. Он брел, не глядя, куда идет. В окнах зажигались огни, разворачивали подарки, обнимались. А он — ненужный, лишний — растворялся в белой мгле.
Неделю он спал где придётся: на вокзале, в подворотнях, в промерзлом подвале. Его гнали ото всюду. Ел, что находил в помойках. Однажды стащил батон — не от жадности, от голода.
Как-то раз седой старик с тростью нашел его в подвале. Бросил: «Держись. Люди — гнида. Ты — не будь таким». И ушел, оставив банку мясных консервов.
Артём запомнил это навсегда.
Потом его свалила болезнь. Жар, бред, ледяной пот. Он уже почти отправился в никуда, когда чьи-то руки выдернули его из снежного плена. Это была Валентина Семёновна — работница соцслужбы. Она прижала его к себе, как родного, и прошептала: «Тихо. Теперь ты не один».
Он попал в приют. Там пахло борщом и свежим хлебом. Валентина Семёновна приходила каждый день. Приносила книги. Говорила: «Ты имеешь право. Даже если весь мир против тебя».
Он читал. Впитывал. Клялся себе, что когда-нибудь протянет руку другим, таким же потерянным.
Сдал экзамены. Поступил в институт. Днём учился, ночью мыл коридоры. Не ныл. Не ломался. Стал адвокатом. И теперь защищал тех, у кого не осталось ни дома, ни голоса, ни надежды.
И вот однажды, спустя годы, в его кабинет вошли двое — сгорбленный мужчина и женщина с седыми косами. Он узнал их сразу. Отец и мать. Те, кто когда-то вытолкнул его в зимнюю ночь.
— Артём… прости… — пробормотал отец.
Он молчал. Внутри — ни гнева, ни тоски. Только ледяной, кристальный покой.
— Простить — можно. Вернуть — нет. Я умер для вас тогда. И вы — для меня.
Он распахнул перед ними дверь.
— Уходите. И не возвращайтесь.
А сам вернулся к столу. К документам. К делу мальчишки, которого бросили все.
Потому что он знал, каково это — стоять в снегу босиком. И знал, как важно услышать в этот миг: «Ты не один».