Её звали Варвара, а его — Геннадий. Давно это было, но до сих пор в груди ноет, будто вчера. Муж, что молил о ребёнке, клялся быть опорой, — сбежал к матери, едва сыну минуло три месяца.
Поженились они в Твери, когда оба были молоды и горячи сердцем. Варя с детства знала: детей заводить — не игрушки покупать. У неё самой две младшие сестры, и она помнила, как мать не спала ночами, как болели руки от пелёнок, как трещала семейная казна. А Гена? Единственный сын у матери-вдовы, выросший в холе да в тепле. Небось и самовара-то в жизни не поднимал.
Но когда у его племянницы в Рязани родился мальчонка, Геннадий будто белены объелся. Каждый вечер одно и то же:
— Давай, Варь, хватит тянуть! Гляди, все вокруг с колясками, а мы будто не люди! Пока ты деньги копишь, нам и пенсия на горизонте замаячит…
Она пробовала втолковать: чужих детей качать — не своё дитя растить. Но он отмахивался:
— Да ну, у тебя словно чудище какое рождается, а не ребёнок!
Родня и тут не осталась в стороне. И свекровь, и Варвина мать хором сулили золотые горы: «Роди, мы всё на себя возьмём!» Сдалась.
Беременность прошла как по маслу. Геннадий и банки носил, и щи варил, и на УЗИ ходил, будто сам ребёнком был. Шептал сыну в живот: «Папка тебя ждёт». Верилось, что будет он отцом — не хуже других.
Но как только привезли младенца из роддома, словно пелена спала. Ребёнок орал. Днём и ночью. Без причины и с оной. Варя старалась не будить мужа, но в двушке под Серпуховом от крика не спрячешься. Видела, как он ворочается, подушкой уши зажимает, скрипит зубами.
Потом начались упрёки. Потом — «задержки на работе». А когда сыну стукнуло три месяца, Геннадий молча сложил чемодан.
— Поживу у матери. Не могу. Не высыпаюсь. Не разводимся — просто передышка нужна. Вернусь, когда он перестанет орать.
Она так и осталась в коридоре: с младенцем на руках, с грудью, налитой молоком, да с мыслью: «Как же так?»
Наутро позвонила свекровь. Говорила ровно, будто сын не сбежал, а в командировку уехал:
— Варенька, я его ругала, конечно. Но пусть лучше отдохнёт — а то с ног свалится. Мужики они… не приспособленные. Завтра приеду, помогу. Ты его не кори.
Потом дозвонилась мать:
— Мам, да как же так? — Варя глотала слёзы. — Он же сам ребёнка просил! А теперь — бросил. Как жить-то?
— Дитятко, не горячись. Ушёл — да не к бабе, а к матери. Значит, не всё кончено. Даст Бог, одумается.
Но Варя уже не была уверена, хочет ли она этого «одумается».
Предал. В самое трудное время. Когда она забыла про сон и покой, думая лишь о сыне, о семье, — он смалодушничал. Не выдержал даже первых месяцев. И теперь — как верить? Как опереться? Ведь это он молил о ребёнке! Это он клялся! А когда тот родился — сбежал.
Теперь всё на ней. Сын, печи, усталость, страх. И одна мысль не даёт покоя: если сейчас он сдался — что будет дальше?…
