Я долго не решался об этом говорить. Не из-за стыда, а из страха быть непонятым. Ведь как же так — бросить родных, перестать звонить, будто они чужие. Но я смог. Потому что больше не было боли. И только оборвав эти ниточки, я вдруг осознал — вот оно, настоящее дыхание жизни.
Меня зовут Игорь Петров. Я родился в Ростове-на-Дону. Семья вроде обычная: отец, мать, я. Детство… счастливым не назовёшь. Не в том смысле, что голодали или били — холодильник был полный, в школу ходил, игрушки имелись. Но душа росла пустой.
Всё пошло под откос, когда отец запил. Сперва — по праздникам. Потом — «для настроения». А там и вовсе — просто потому, что «день тяжёлый». Бутылка за бутылкой. Каждый вечер дом превращался в поле боя. Отец мог валяться в прихожей, еле дыша, а мать просто переступала через него, бросая мне на ходу: «Не мешай. Иди в комнату». Она не гладила по голове, не спрашивала, как дела. Не утешала. Она выживала рядом с ним — и тащила за собой меня.
Я рано усвоил: ждать тепла — бессмысленно. Ссадины мазал йодом сам, в поликлинику ходил один, с уроками разбирался без помощи. Когда в пятом классе получил грамоту за олимпиаду — никто не пришёл. На выпускной позвал отца. Обещал. Не явился. Сказал — «завал на работе». Я стоял во дворе школы и смотрел, как другие отцы жмут сыновьям руки, фотографируют их в костюмах. Мой даже не вспомнил.
После этого я перестал звать их куда-либо. Ни на защиту диплома. Ни на свадьбу. Ни на презентацию моей первой книги, когда наконец стал зарабатывать пером.
Но хуже всего было потом. Когда привёл домой невесту, отец к тому времени уже «принял на грудь» и устроил спектакль. «Тебе такая не нужна», — бубнил он. Грубо. Унижая и её, и меня. Тогда до меня дошло: для них я не человек. Так, фон. Даже не сын. Просто помеха их вечной войне с бутылкой.
Я переехал. Снял маленькую комнатушку в спальном районе. Денег не хватало. Порой — даже на хлеб. Но дышалось легче, чем в том доме. Тишина без ругани. Одиночество без упрёков. Свобода без страха.
Но жизнь — не прямая дорога. Развод, кризис, сокращение. Пришлось вернуться в тот ад, где всё осталось по-старому. Мать с вечно усталыми глазами. Отец, который даже во время карантина шатался по гостям, а потом валялся в коридоре. В один день я не выдержал — толкнул его плечом, проходя мимо. Он рухнул. Мать завопила. Вся их ярость за годы вырвалась наружу, будто я виноват во всём. В том, что живу. Что вернулся. Что осмелился быть несчастным рядом с их «великим подвигом терпения».
Уезжая во второй раз, я поклялся — больше не ступать на этот порог.
Сейчас у меня новая семья. Жена. Работа. Живём в Екатеринбурге, в небольшой, но светлой квартире. Мне не нужно многого — только покой, уважение и человеческое тепло. Всего этого мне не хватало в детстве. Теперь я строю это сам.
Родители звонят. Редко. Раз в месяц. Разговор на полминуты: «Как ты?» «Живы.» «Ну ладно.» И знаете… я не чувствую вины. Не тоскую. Не хочу назад.
Это не злость. Не месть. Это — спасение. Я столько лет тащил на себе этот груз, а когда сбросил — даже растерялся от лёгкости. Я не обязан быть сыном ценой собственного счастья. Не обязан любить тех, кто не любил меня. Не обязан прощать.
Если вы читаете это и узнаёте себя — запомните: вы не один. Вы не должны терпеть. Иногда разорвать — не жестокость, а милосердие. К себе.
Я перестал общаться с родителями. И впервые начал жить.
