Односельцам врала про свою дочь, потому что было стыдно.
В узелке, собранном на смерть, лежали письма… от дочери. Галя вынула их и положила покойнице под подушку. Пусть заберет их в могилу… и свой страшный стыд.
**Из ненаписанного. Страшный стыд.**
Ульяна с юности верила в сны. Почему-то так складывалось. Бывало, подружки в поле расскажут сон, а она тут же растолкует, что к чему. Редко ошибалась. А свои сны всегда разгадывала сама. И еще — летала в них! Бывало, поднимется над избами и парит — дух захватывает! Один сон повторялся с какой-то странной регулярностью. Белые кони в серых яблоках запряжены в сани, а в санях — они с Алексеем вдвоем держатся за вожжи. Кони разгоняются так стремительно, что взмывают в небо! Дыхание перехватывает! Бросают вожжи, прижимаются друг к другу… летят… Этот сон снился ей не раз, пока Алексей был жив. А после его смерти она еще не раз «летала» на конях, а он стоял рядом, только вожжей не брал… Улыбался… Как же ей нравились эти ночные «полеты», хоть и знала, что видеть во сне коней — к болезни, а то и к смерти… Вот «полетает» ночью, а наутро — то давление подскочит, то сердце колет…
В ту ночь они снова стояли вдвоем в санях. Но никто уже не управлял «полетом». Вожжей и вовсе не было. А кони поднимались все выше, прямо к облакам! На облачке сидел ангелок с крылышками и улыбался им. «Любочка! Моя Любочка!» — вскрикнула во сне Ульяна так громко, что сама себя разбудила…
«Пора… Пора мне собираться», — прошептала она. Без сожалений, без отчаяния…
В доме она всегда любила порядок — вымыла пол, вытряхнула половики. Достала узелок — тот, что давно берегла «на смерть», разложила все, даже записки написала, кому и что оставить. Ведь без нее никто не разберется. Чужие люди будут шарить по углам… А придет Галя, кто же еще? Она одна теперь к ней заходит — и подруга, и почти сестра. Подруг у нее почти не осталось, да и не дойдут — ноги болят. А Галя еще бойкая. Прибежит…
Ульяна взяла школьную тетрадь, ручку и села писать письмо.
«Прости меня, Галя. Ты мне всего роднее. Мы с тобой, как сестры, прожили… Не выноси на люди, прошу тебя, мой страшный стыд. Мне, может, уже и не больно будет, если люди станут обсуждать, но все равно прошу… Я много лет врала всем и тебе, сестра, что у меня заботливая дочь, а не приезжает она, потому что болеет… А на самом деле я не знаю, где она. Думаю, жива, только бросила меня давным-давно. И чтобы не было стыдно смотреть людям в глаза, я врала всем, и тебе тоже… Не жди мою дочь, не ищи ее… Похорони меня рядом с Алексеем, где место оставила. Избу и все, что в ней, тебе завещаю. Может, твоим детям пригодится. Не смогла я дочку воспитать… Страшный стыд за это. И пусть он уйдет со мной в могилу… Прошу тебя, сестрица…»
Ульяна как следует натопила печь, закрыла заслонку и легла спать…
Галя еще с вечера заметила, что у подруги в окне не горит свет, но разве могла подумать!
— Не оставила ли покойная какой записки? — спросил участковый, приехавший зафиксировать смерть одинокой женщины.
— Ничего не было… Ничего… Тяжело ей было от одиночества, вот и все… — сказала Галя, переминая в кармане смятое предсмертное письмо подруги.
***
Ее Любочка росла красавицей и умницей. Единственной, любимой. Алексей, женатый агроном из совхоза, влюбился в простую колхозницу. По законам того времени его должны были уволить, исключить из партии, но как-то так вышло, что отделался выговором… и все забыли. У него с женой детей не было, а тут огородница родила внебрачного ребенка от агронома! Говорили, у самого председателя «рыльце в пуху», вот и помог быстро развестись и жениться на Ульяне. «Нечего тут безотцовщину плодить», — стучал кулаком по столу. Бывшая жена уехала в город и, говорят, нашла там городского, а они с Ульяной жили душа в душу, дочку растили… Только недолго и не очень счастливо.
Такие же кони, похожие на тех, что снились, только настоящие, и принесли беду. Алексей поздно вечером ехал с поля на велосипеде. В темноте на него налетели кони и раздавили. Возница был пьян и не заметил. Если бы кто-то нашел его вовремя! Ульяна ждала до рассвета, не сомкнув глаз. Нашли утром… уже мертвого. А можно было спасти, если бы кто увидел… Видно, судьба…
Были у Ульяны и ухажеры… Но она на них и не смотрела. Жила только дочерью. А та — только радость матери. Училась на отлично. В художественной самодеятельности выступала не только в селе, аж в районе! И поет, и танцует! Все говорили — талант! Да еще и везучая! С первого раза поступила в Московский институт культуры!
Ульяна не нарадуется. Все норовит к дочке съездить, гостинцев привезти, повидаться. Первый год Любочка радовалась, сама домой приезжала при любой возможности. Но потом стала отвыкать. Да еще и грубить начала. Раздражительная стала. Все ей не так. Приезжает Ульяна — раз, два — дочери нет в общежитии. Говорят, какого-то иностранца себе нашла. Из института ее скоро выгнали. Бывшие однокурсницы шептались, что тот иностранец подсадил Любу на наркоту. Тогда в деревнях про такую беду и не слышали. Какой позор для матери! Страшный стыд! Где-то через год после последней встречи Любочка написала матери письмо. Мол, забудь и не ищи меня. У меня своя жизнь!
Бывало, полет Ульяна свеклу полет, рядки длинные, километра по два, а ей бы еще длиннее, чтобы не разгибаться, чтобы людских глаз не видеть. Только слезы капают прямо на эти корнеплоды…
Вот однажды перед Покровом, когда уборка уже закончилась, Ульяна осмелилась сказать девчатам в бригаде, что ее Любочка… замуж вышла. На неделе ездила в Москву, а потом призналась: «На свадьбе у дочки была! Не говорила, чтобы не сглазить! Муж у Любочки серьезный. Большой начальник. Работа у него такая — по миру ездит. Не видать мне теперь дочку дома. Не видать! А угощенье вам
