— Может, ему ещё и трусы стирать будешь? Носки штопать? Взрослый мужик, ёлки-палки! Пусть сам справляется, — бросил жене Дмитрий, пока Света натягивала куртку.
Голос у него был ровный, но холодный, будто лёд. Света замерла на секунду, потом опустила взгляд, засунула руки в карманы и молча застегнула молнию.
— Может, просто завалишь варежку? — тихо ответила она.
Раздались шаги. Дмитрий вздохнул и ушёл в зал. Опять вечер. Опять один. А она — гонит к отцу…
У подъезда лежал снег. Не тот праздничный, новогодний, пушистый. Нет — серый, разъезженный, сдавшийся под напором мартовского солнца. Он не таял, а просто чавкал под ногами.
Света села в машину, прижала лоб к рулю. Хотелось реветь. Хотелось, чтоб кто-то обнял, сказал: «Всё будет». Но вокруг — ни души. Она глянула на пакет с продуктами.
Печёные яблоки… Отец раньше их обожал. Сам готовил. А теперь, может, и не вспомнит, как духовку включать.
Дмитрий не всегда был таким ворчуном. Когда поженились — лёгкий, весёлый, заботливый. Свету умиляло, как он хлопотал вокруг неё и детей.
Но после рождения второго ребёнка, когда расходы попёрли вверх, в нём что-то переключилось. Он делил мир на «своих» и «чужих». За «своих» — горой, а помощь посторонним считал слабостью.
Сначала Свете казалось, это даже мило. Потом внушала себе — «такой у него способ любить». А теперь, когда «чужим» стал её отец… Она не знала, что делать…
— Съехала. Сняла однушку у «Беляево». Развод оформила, — как-то бросила Свете мать.
Словно речь не о браке, а о том, как шторы поменяла. Для Светы новость грянула как гром, хотя всё шло к этому годами.
— Вроде мужик нормальный, а не сложилось, — жаловалась мать подруге.
— Да ты придираешься. Не бьёт, не пьёт — уже счастье, — отмахивалась та.
— Разве этого достаточно? Близость же нужна. А у нас что? Он в компе копается, я вяжу рядом. Сидим — молчим. Никуда не вытащишь, ни о чём не разговоришь.
После развода мать будто ожила. Записалась на танцы, освоила компьютер, завела страничку в «Одноклассниках». Подружилась с Ларисой — теперь ездили по Золотому кольцу.
Света ловила себя на мысли, что завидует. Хотя причин не было. Просто у матери началась новая жизнь — без неё и отца.
А отец… Его жизнь кончилась. После размена он перебрался в однушку на окраине. Квартира — серая, неуютная. Казалось, сам Сергей делал её ещё мрачнее.
Света навещала его раз в неделю. Убирала, готовила, стирала. Иногда просто сидела рядом. Сначала он ворчал. Потом начал пить. Не запойно, но глаза мутнели, слова путались.
— Выбросила, как старый хлам, — бубнил он. — А ты ждёшь, что я буду радоваться.
— Пап, хватит. Никто тебя не выбрасывал. Просто… не сошлись характерами.
— Видел я, как она «не сошлась». В соцсетях — улыбки, путешествия. А я… Мне ничего не надо.
Свете было больно. Она не знала, как помочь, но и бросить не могла.
— Ты — спасатель, — как-то сказал Дмитрий, когда она вернулась поздно и разбитая. — Тебе обязательно кого-то тащить. То бабушка, то подруга. Дети подросли — теперь отец.
— У него никого нет. Только я.
— Ему пятьдесят! Разве он первый, кто развёлся? Здоровый мужик. Пусть живёт как хочет!
— Ему пятьдесят три. Он не может один. Он тонет.
— А ты — его жилетка? Утонете вместе. А я — за вами, если позволю. Хватит ездить!
Взгляд Светы стал острым, но она промолчала. Всё равно поедет. Открыто или тайком — неважно.
В квартире отца пахло табаком, перегаром и чем-то прокисшим. Сам он стоял на пороге — в застиранной майке, с щетиной, криво улыбаясь. У двери — пакеты с мусором и пустые бутылки.
— Заходи, раз приехала, — хрипло бросил он.
На кухне в раковине громоздилась гора грязных тарелок. Смартфон на столе бубнил новости. Сергей сел, достал сигарету. Руки дрожали, когда он пытался зажечь зажигалку.
— Опять пил? — тихо спросила Света, зная ответ.
— А у меня, по-твоему, нет причин? — буркнул он. — Чего ты вообще ходишь? Нотации читать?
Света вздохнула, сглотнув ком в горле. Она привыкла к его колкостям, даже к чёрной неблагодарности. Но не могла смириться, что он гаснет на глазах.
— Я прихожу, потому что ты мне не всё равно. Я твоя дочь.
— Брось. Ты просто отрабатываешь долг. Думаешь, суп сваришь — и всё вернётся?
— Я хочу не потерять то, что осталось.
Он поднял взгляд. Глаза — мутные, но на миг прояснились. Губы дрогнули. Казалось, хочет что-то сказать, но не может.
В памяти всплыло: лето, ей восемь. Упала с велосипеда, колени в крови. Отец подхватил её на руки, нёс домой. Потом мазал зелёнкой — теми же руками. Только тогда они дрожали не от водки. Он шептал: «Потерпи, заживёт».
Куда делся тот человек? Почему теперь ничего не заживает?
Света села рядом, но он так и не сказал ни слова. Только хмыкнул.
— Суп сварю? Курицу принесла, овощи.
— Кастрюль нет. Все сгорели.
— Как все?
— Не знаю. Время пришло.
Было ясно: он уходит в себя. Если давить — исчезнет совсем. Света разложила продукты и подошла к двери.
— Приеду через неделю. Или раньше. Только… будь здесь. Ладно?
— А куда я денусь?
Дома Света листала «Авито», искала велосипед для сына. Вдруг всплыло объявление: «Зенит», старый, рабочий. Тот самый, с которым отец снимал её на выпускном.
Сердце ёкнуло.
…Прошёл год. Всё оставалосьИ вот теперь, когда старый “Зенит” снова лежал в руках у Сергея, а Тина виляла хвостом у ног, Света впервые за долгое время почувствовала, что где-то там, впереди, может быть, и светит маленькое окошко.
