Ой, а это кто? ахнула Катя, застыв на пороге кухни подруги.
Под мягким светом лампы, возле старенького шкафчика, сидел лысоватый мужичок лет сорока и аккуратно крошил петрушку Олиным широким ножом. Выглядел он скромно, но в движениях чувствовалась сноровка.
Катя, это Виктор. Виктор, это Катя, смущённо пробормотала Оля и сунула подруге в руки жестяную банку с сахаром. Вот, держи, пойдём.
Быстро вытолкав Катю в коридор, она торопливо захлопнула дверь.
Очень приятно! громко крикнула Катя через плечо, успев мельком рассмотреть «новенького».
Но рассмотреть-то было нечего. Никаких особых примет, ничего такого, что объяснило бы, почему он уже тут, в Олином фартуке в горошек.
Виктор, я сейчас! крикнула Оля в кухню и закрыла дверь.
И тут Катя вцепилась в неё мёртвой хваткой:
Ну-ка, рассказывай!
Да что рассказывать? попыталась увернуться Оля, но сдалась. Ладно, пошли.
Подруги вышли из квартиры, прошли тесный тамбур и юркнули в соседнюю двушку.
В Катиной квартире пахло корицей и духами «Красная Москва». Белый пуфик у двери, аккуратные шторы всё выдавало хозяйку, которая любит порядок.
«Не то что у меня», грустно подумала Оля, вспоминая свои облезлые обои.
Ну? Катя насыпала сахар в миску с кремом, взяла венчик и уставилась на подругу.
А твой Артём где? попыталась перевести тему Оля.
На собрании. Не скоро вернётся. Давай, не тяни!
Ну встретила его на рынке. Ну и подобрала.
Как это подобрала?! Катя нахмурилась.
Ну, стоит мужик, зелень продаёт. В плаще, вид приличный, но какой-то заброшенный. Подошла, спрашиваю: почём петрушка? А он говорит: «Возьмите даром». Я: «С чего вдруг?» А он: «Я так загадал если подойдёт ко мне женщина с грустными глазами, всё подарю».
И ты взяла?
Взяла. Уже уходить собралась, а потом спрашиваю: «С чего вы решили, что у меня глаза грустные?» А он молча так посмотрел Потом взял мои сумки и пошёл рядом.
И ты
Катя забыла про венчик и почесала им чёлку.
А я молчу, думаю: что с ним делать? Ну, мужик явно неприкаянный. Пусть побудет. По дороге познакомились.
Ты серьёзно?! С улицы мужика в дом привела? Ценности хоть спрятала?
Кать, ну что за ерунда! Он, между прочим, врач. Рентгенолог.
Ага, документы показывал?
Слушай, ты же сама мне говорила! обиделась Оля. Про авокадо
Какое авокадо?! Катя совсем запуталась.
А Оля вспомнила тот вечер на этой же кухне
Авокадо лежало на тарелке, нарезанное тонкими дольками. От тёмно-зелёного у кожицы до нежно-оливкового у косточки.
Оля никогда не умела выбирать авокадо. В магазине она могла стоять у прилавка вечность, щупая плоды, надавливая, пытаясь угадать спелое или нет. Иногда ей казалось, что попалось идеальное. Но дома нож входил в мякоть, как в картошку слишком твёрдую. Тогда она оставляла его дозревать на столе.
Но то авокадо, которое купила Катя, было идеальным. Оля подцепила вилкой нежную мякоть, положила на язык и вкус, свежий, с лёгкой ореховой ноткой, заполнил всё внутри
Ты тогда сказала, что авокадо не всегда можно выбрать по виду или на ощупь. Хорошее надо почувствовать, объяснила Оля.
И при чём тут мужики?
Ну, у тебя же с ними всегда получалось. Как и с авокадо Не то что у меня.
И что, этого Виктора почувствовала? Катя с трудом вспомнила имя и снова удивилась его заурядности.
Мне с ним тихо. Хотя вокруг был рынок, толпа. И я подумала: может, ничего, что он такой обычный?
Ну ладно Иди, а то заскучает ещё.
Катя выпроводила подругу, прислушалась к щелчку соседской двери. Тишина.
«Ну и ладно. А вдруг?..» она снова взяла венчик и продолжила взбивать крем.
А Оля вернулась в прихожую и увидела Виктора. Всё в том же фартуке, он стоял на табурете и прижимал к стене кусок обоев.
Извини, я случайно нашёл их на кухне И клей там же. Думал, может, помогу? он замялся, чуть пошатнувшись на шатком табурете.
Оля прыгнула к нему, обхватила его ноги. Под джинсами прощупывались колени. Она трогала их, как авокадо, проверяя на спелость, и вдруг подумала: «Моё».
А Виктор стоял, не шевелясь то ли боялся отпустить обои, то ли спугнуть что-то важное.
Наконец он осторожно погладил её волосы.
Ты любишь авокадо? вдруг спросила Оля, зажмурившись.
Очень! честно ответил Виктор, хотя ни разу его не пробовал.
И в этот момент их накрыло тёплым, чуть липким листом обоев. Или, может, это было счастье
