Кто это? удивилась Люся, зайдя в кухню к подруге.
Под жёлтым светом лампы, в углу крошечной тумбы, одиноко сидел лысоватый мужчина лет сорока, скромно, но ловко рубя укроп широким Олиным ножом.
Люся, это Толик. Толик, это Люся, пробормотала Оля, смущённо, вот тебе сахар, идём.
Оля вложила в руки соседки жёлтую банку с кристаллами сахара и поспешно вывела её в коридор.
Очень приятно! крикнула Люся, пытаясь охватить взглядом новенького, уже в полёте.
Но и новенький ничем не поражал. Никаких признаков, объясняющих его столь быстрое поселение в Олин фартук с разноцветными пончиками.
Толик, я сейчас, крикнула Оля, захлопнув дверь кухни.
В коридоре Люся схватила её мёртвой хваткой:
Рассказывай!
Что рассказывать? попыталась отговориться Оля, ладно, пошли.
Подруги вышли из квартиры, прошли через тесный тамбур и ворвались в соседнюю двушкураспашонку.
В Люсиной квартире пахло корицей и диоровскими духами, а белоснежный пуфик у двери говорил о бережном отношении хозяйки к дому.
Не то, что у меня! с горечью вспоминала Оля, входя к подруге, глядя на свои незаклеенные обои в коридоре.
Рассказывай! настойчиво повторила Люся.
Она добавила сахар в миску с кремом, взяв венчик, и внимательно наблюдала за соседкой.
А как твой Родион? попыталась сменить тему Оля.
На заседании, скоро не будет. Нуу?
Что, ну? Видела его на базаре, чутьчуть
Как так? недоверчиво спросила Люся.
Ну, я шла, видела парня с зелёным, в плаще, выглядел прилично, но выглядел одиноким. Подошла, спросила, зачем укроп. Он ответил: «Можно подарить». Я спросила, что за дар. Он сказал, что если женщина с грустными глазами подойдет, он всё отдаст. Я взяла, потом спросила, почему ты решил, что мои глаза грустные? А он молча посмотрел потом взял мои сумки и ушёл.
А ты? Люся, забыв, что держит венчик, погладила им свою взбитую челку.
Я шла, молчала, думала, что делать. Потом решила, он явно бездомный, пусть будет. Познакомились.
Ты только что привела мужика с улицы в дом? Спрятала чтото ценное?
Люса! рассердилась Оля, он врач, рентгенолог.
А ты его документы видела?
Ты же сама мне всё говорила про авокадо!
Какое авокадо? растерялась Люся.
Оля вспомнила тот вечер, когда авокадо раскрылось перед ней тонкими полосками, от тёмнозелёного к шкурке, затем к молочнооливковому у косточки.
Оля никогда не умела выбирать авокадо. В овощных рядах магазина она долго щупала глянцевые плоды, ощущая их плотность, откладывала одни, брала другие, часы тянулись в попытке угадать идеальный фрукт. Иногда ей казалось, что она нашла его, и радостно несла домой «любимую ягоду», хотя это был вовсе не фрукт. На кухне она с трепетом втыкала нож в мякоть, но часто нож встречал сопротивление, как в картошке, и вкус получался не тот. Тогда она оставляла недозрелый плод, и через пару дней он «дозревал» и становился съедобным.
Но в тот раз авокадо, которое лежало на тарелке, было именно тем, что Люся, более удачная в выборе, купила. Оля взяла вилку, деликатно подвёрнула нежную мякоть и положила её на язык. Не нужно было её жевать достаточно было съесть кусок, и мгновенно свежий, слегка ореховый вкус заполнил всё во рту.
Ты же говорила, что по виду и на ощупь авокадо трудно выбрать. А хороший плод надо почувствовать, пояснила Оля, возвращаясь из воспоминаний.
И как это связано с мужчинами?
У тебя ведь тоже всё получалось, как с авокадо Не то что у меня, опустила голову Оля.
А ты почувствовала Толика? Люся, едва вспомнив имя новенького, снова удивилась его непримечательности.
Мне стало тихо рядом с ним, хотя вокруг был шум базара. Я подумала, может, и не важно, что он обычный?
Ну, ладно. Иди, пока не соскучишься.
Люся быстро выпроводила подругу, закрыв за ней дверь и банку с сахаром, прислушалась к щелчку соседской двери.
Ну, а вдруг вернулась в кухню и вновь начала взбивать крем венчиком.
Оля вошла в свой коридор и увидела там Толика. Он всё ещё в фартуке с пончиками, но теперь стоял на табурете, прижимая к стене кусок обоев.
Прости, я нашёл его, когда искал банку для укропа, клей тоже был рядом, и испугался он, соскочив с табурета.
Оля, как рысь, бросилась к нему, обхватила его ноги, под тёмными джинсами увидела колени, ощупала их, как авокадо под твёрдой кожицей, и прошептала: «мое».
Толик стоял неподвижно, будто боялся отпустить обойлист, который ещё держался за стену, или опасался испугать чтото важное.
Наконец он оторвал руки от стены и нежно погладил её лёгкие волосы.
Ты любишь авокадо? вдруг спросила Оля, закрыв глаза.
Очень! честно ответил Толик, хотя сам его ещё не пробовал.
В тот же миг их накрыл лёгкий шелест влажного от клея листа обоев, и, может быть, это было счастье.
