Окно, в котором никто больше не ждёт
Он почувствовал неладное не сразу, но где-то в глубине души уже понимал: что-то было не так. Как будто комната слегка перекосилась, стул стоял криво, и вот-вот можно было упасть. Ничего очевидного, просто едва заметная трещина в привычном мире. Всё началось весной — с окна напротив. Маленькая кухня на пятом этаже, где ровно в восемь вечера зажигался свет. Там появлялась она — босая, в просторном свитере, словно холод был ей нипочём, будто земля здесь была её кровью и плотью. Садилась за стол, обхватывала колени и долго смотрела в экран ноутбука. То хохотала, запрокидывая голову, то вытирала слёзы рукавом, не отрывая взгляда — будто боль стала для неё таким же привычным делом, как дыхание. В её движениях не было наигранности — только жизнь. Тихая, настоящая.
Она не была красавицей по меркам журналов, но в ней было что-то незаметно цепляющее. Что-то, из-за чего он ждал этих вечеров. Как ждут прогноза погоды — не ради цифр, а ради самого голоса. Он жил один. Два года после развода, и тишина в квартире стала почти осязаемой — заползала в постель, в чашку чая, в клавиши, по которым больше никто не стучал. Еда — доставка. Общение — редкие переписки без встреч. Мать звонила по воскресеньям: «Сорок три года, Игорь, так жить нельзя». Он кивал, улыбался в трубку и тыкал в экран, лишь бы звонок закончился.
Весной она смотрела в экран. Летом — читала. Осенью — писала. Всегда — за тем же столом. В том же свитере. А на подоконнике, свернувшись калачиком, лежал кот — будто часть ритуала, как и кружка, и мягкий свет, и занавески. За девять месяцев она ни разу не взглянула в его сторону. Даже случайно. Будто знала — он наблюдает. Но не подавала знака. Он ждал. Каждый вечер, надеясь — вдруг обернётся? Не для того, чтобы кивнуть. Просто чтобы показать: тоже видит.
А потом — в январе — свет не загорелся.
Ждал один день. Другой. Неделю. Темнота. Шторы закрыты. Кота нет. Всё исчезло, словно книгу вырвали на середине предложения. Он не знал, что делать. Не имел права — но и не мог просто смириться. На тринадцатый день пошёл. Пересёк двор. Поднялся. Постучал.
Открыла незнакомая девушка. Молодая. С наушниками.
— Извините… здесь жила женщина… лет тридцати… с котом… русые волосы…
— А… Вера? — она сняла наушник. — Умерла. В декабре. Болела. В больнице была. Кота, кажется, забрали. Я снимаю с зимы.
Он поблагодарил. Ушёл. Медленно, будто с каждым шагом воздух становился гуще. Во дворе было пусто — будто и деревья знали. Вернулся. СеТеперь он каждый вечер зажигал свет у себя в комнате, глядя на пустое окно напротив, но надежда всё ещё теплилась где-то глубоко внутри.
